Введение (Introduction). 

В последние десятилетия наблюдается неуклонный рост внимания научного сообщества и субъектов управления различного уровня к изучению проблем сохранения и укрепления здоровья населения. Негативные тенденции, связанные с ухудшением показателей здоровья населения России обусловлены не только и не столько социально-экономическими трансформациями последних лет, нарастанием процессов социальной напряженности в обществе, ухудшением экологической обстановки и реформированием системы здравоохранении. Одной из причин подобного положения дел является несформированность поведенческих паттернов, отвечающих за сохранение здоровья и увеличение сроков активной жизни. Исходя из этого, трансформация существующих моделей самосохранительного поведения может стать одной из форм укрепления здоровья и увеличения продолжительности жизни населения России.

Теоретический обзор (Theoretical review). Введение в научный оборот отечественной социологии термина «самосохранительное поведение» относится к 80-м гг. ХХ века. Концепция самосохранительного поведения, предложенная А. И. Антоновым, инициировала повышение исследовательского интереса к изучению поведенческих факторов, оказывающих влияние на состояние индивидуального здоровья. При этом большая часть отечественных исследователей, продолживших изучение данного социального феномена с позиций концепции диспозиционной регуляции социального поведения В. А. Ядова (Вялов, 2011: 8; Журавлева, 2006; Шилова, 2012: 19-20), взяли за основу сформулированное А. И. Антоновым определение самосохранительного поведения как системы действий и отношений, направленных на сохранение здоровья в течение полного жизненного цикла, на установку продления срока жизни в пределах этого цикла (Антонов, 1998: 313).

Несмотря на определенную понятийную полифонию, вызванную осознанием полидетерминированности самосохранительного поведения, во всех приведенных определениях подчеркивается приоритет активной деятельности индивида в отношении своего здоровья. В этой связи, вполне закономерным выглядит тот факт, что в ряде исследований последних лет в качестве синонимичных дефиниции «самосохранительное поведение» используются такие понятия, как «здравоохранительное поведение» (Волкова, 2006: 22-25), «здоровьесберегающее поведение» (Зелионко, 2016; Поздеева, 2008: 4; Шабунова, Шухатович, Корчагина, 2013: 123-132; Яковлева, 2013: 70-79), «поведение, связанное со здоровьем» (Иванова, Рассказова, 2015: 105-130).

Обобщая существующие теоретические подходы, можно дать рассматриваемому понятию следующее определение. Самосохранительное поведение – это сознательная деятельность индивида, направленная на поддержание оптимальных параметров биологического, психологического и социального здоровья и минимизацию объективно существующих угроз и субъективно осознаваемых рисков.

Методологияиметоды (Methodology and methods). С 2012 года Центром социологических исследований Белгородского государственного национального исследовательского университета проводятся ежегодные замеры разного формата, направленные на верификацию факторов самосохранительного поведения жителей российских регионов. С 2017 года исследования проводятся в рамках научного проекта, связанного с изучением рисков и трендов самосохранительного поведения населения центральных регионов Российской Федерации (Shapovalova, 2017; Shapovalova, Vangorodskaya, 2017). Первое крупномасштабное исследование было проведено в 2012-2013 годах посредством социологического опроса (анкетирования) взрослого населения Белгородской области (N=800). Признаками квотирования стали: пол, возраст, тип поселения.

Основной целью проводимых исследований стала оценка репрезентации социально-политических, социально-экономических, инфраструктурных и социально-психологических групп факторов формирования моделей самосохранительного поведения жителей российского региона. В рамках проведенных опросов удалось получить предварительную информацию по выделенным в факторную модель факторам здоровьесбережения.

Научные результаты и дискуссия (Research results and discussion).

Социально-политические факторы. Большинство опрошенных жителей региона в той или иной степени удовлетворены политической ситуацией в стране и на территории проведения исследований (24.3% –полностью удовлетворены, 61.3% – скорее удовлетворены, чем нет). Корреляционный анализ показал предварительную связь между локусом внешнего и внутреннего контроля и полюсом оценки политической ситуации. Среди жителей, в той или иной степени удовлетворенных политической ситуацией в стране, чаще встречается указание на приоритет собственной активности и собственной роли в вопросе поддержания и сохранения своего здоровья, ответственности за результаты своего отношения к нему. Респонденты, выразившие неудовлетворенность существующей политической ситуацией, склонны скорее ожидать помощи извне, одновременно передавая ответственность за свое состояние (в том числе, состояние здоровья) внешним факторам и независящим от них обстоятельствам.

Одновременно с этим, абсолютное большинство опрошенных продемонстрировали незнание акцентов ведущих партий и отдельных политических лидеров относительно реформ здравоохранения, отметив внимание к здоровью нации только со стороны российского политического лидера – президента В. В. Путина. Не смогли жители региона указать и тех представителей органов власти и учреждений системы здравоохранения, которые бы уделяли внимание проблемам здоровьесбережения на федеральном и региональном уровнях. При этом, 74.8% респондентов, опрошенных в рамках проведения интервью, оценили фактор включения в предвыборную программу кандидатов вопросов улучшения ситуации в сфере здравоохранения и здоровьесбережения нации как один из ведущих. Конечно, отсутствие в понимании жителей региона устойчивой связи между вниманием властей к насущным проблемам системы здравоохранения и ее желательности, может служить косвенным подтверждением низкого приоритета ценности здоровья в диспозициях населения, но, одновременно с этим, исследовательский ход с привлечением внимания жителей к данному аспекту политической сферы показал высокий интерес к данной области. Таким образом, можно предположить, что самосохранительные установки и действия, направленные на поддержание и укрепление здоровья, могут быть опосредованы и скорректированы посредством изменения социально-политических факторов.

Социально-экономические факторы. В качестве предварительной оценки влияния социально-экономических факторов на самосохранительное поведение были рассмотрены потребительские возможности жителей региона. Распределение респондентов, принимавших участие в опросе, позволило разделить их на 3 основные потребительские группы: «благополучные» (достаток выше среднего и средний) – 32.1 % опрошенных; «ниже среднего» – это, к сожалению, почти половина респондентов (49.9 %); и «пограничная» группа (представленная людьми, чьи доходы позволяют им с трудом сводить концы с концами или выводят их за черту бедности) – это 18 % опрошенных (см. табл.1).

Анализ основных сопряжений и корреляций позволил констатировать, что по мере увеличения благосостояния опрошенных, увеличивается и их интерес к своему здоровью, происходит рост его значения в рейтинге ценностных диспозиций. Одновременно с этим, все большее значение приобретают в индивидуальном сознании самостоятельность и личная ответственность за состояние своего здоровья. В свою очередь, чем ниже уровень дохода, тем реже встречается в ответах респондентов указание на наличие внутреннего локуса контроля, тем чаще, как в количественном, так и в качественном отображении (при проведении интервью), звучат обвинения в отношении «внешних сил» – президента страны, руководителей региона, представителей учреждений системы здравоохранения.

Стоит отметить, что группа респондентов, относящаяся к потребительской категории «благополучные», чаще других демонстрирует превентивные традиции относительно состояния своего здоровья, выбирая повышенное внимание к нему, независимо от текущего материального и физического состояния.

Значимость социально-экономических факторов в воспроизводстве определенных моделей самосохранительного поведения заставляет всерьез задуматься о перспективах эволюции самосохранительных форм поведения в России. Невысокая степень вероятности наступления «экономического чуда» и, как следствия, увеличения группы «благополучных» в материальном отношении жителей (которая в Белгородском регионе явно больше среднестатистического регионального показателя по РФ), заставляет усомниться в возможности коренного перелома ситуации в вопросах существенной трансформации моделей самосохранительного поведения.

Эти выводы совпадают с результатами ряда зарубежных исследований, авторы которых акцентировали внимание на выявлении взаимосвязи между показателями здоровья и характеристиками окружающей среды. Так, по мнению ряда зарубежных исследователей, именно неопределенность социально-экономических, климатических, антропогенных и иных характеристик внешней среды создает систему рисков и приводит к ориентации индивидов на постановку преимущественно краткосрочных задач в отношении своего здоровья (Bechmann, Beck, 1997; Carlson, 2001).

Инфраструктурные факторы. Опрошенные жители весьма высоко оценили наличие рекреационных ресурсов в регионах своего проживания и учреждений здравоохранения, подчеркнув их значимость в обеспечении не только практического влияния на возможность поддержания и коррекции своего здоровья, но в формировании установок, «моды» на здоровый образ жизни, особенно для молодого поколения.

Наряду с этим, большинством жителей (по установленным сопряжениям, это экономические группы с доходом «ниже среднего» и «пограничная», хотя и 35% группы «благополучных» также отметили эти факты) указали на невысокую доступность таких учреждений и ресурсов для себя, подчеркнув их коммерческий статус и категорию цен на услуги. Группа лиц, имеющих большие экономические и потребительские возможности («благополучные») подчеркнула отсутствие желаемого качества (на это указали 37.8% всех опрошенных и 84.2% данной группы) в предоставлении рекреационных и здравоохранительных услуг на региональном уровне.

Однако, абсолютное большинство респондентов указали на значимость инфраструктуры в формировании самосохранительных установок, поддержания здоровья на должном уровне (94.6%), не высказав, однако, надежды на улучшение ситуации с качеством данных услуг в регионе (68.7% считают, что ситуация в ближайшем будущем не изменится).

Социальные и социально-психологические факторы. В последние годы большое признание среди представителей мирового сообщества получили научные разработки, исследующие воздействие социальных факторов на состояние индивидуального здоровья. Одна из них, разработанная F. Diderichsen, T. Evans и M. Whitehead (Diderichsen, Evans, Whitehead, 2001), легла в основу модели социальных детерминант, разработанной в 2008 г. ВОЗ для оценки различий в состоянии здоровья населения Европейского региона (Closing the gap in a generation …, 2008).

В качестве установления значений связей социальных факторов и самосохранительных установок в проведенных исследованиях были использованы квоты брачного статуса, возраста, территории проживания, а также образовательного уровня респондентов.

Относительно брачного статуса респонденты распределились практически на две равнозначные группы: состоящие в браке и не имеющиеся такого статуса в настоящее время. Данные сопряжений позволили сделать вывод о том, что несколько более выраженные самосохранительные установки наблюдаются у респондентов, состоящих в браке, хотя четко выраженных корреляций в данном вопросе не обнаружено. К тому же, нельзя не учитывать более значимый, на наш взгляд, фактор возрастной группы: так, не состоящие в брачном союзе респонденты, как правило, относятся к возрастной категории молодежи, для которой характерна динамичность установок, обусловленная приоритетом более актуальных для данного возраста социализационных ценностей.

Приоритет самосохранительных форм поведения отмечен у респондентов, имеющих высшее образование: для них характерна установка на внутренний локус контроля и выбор факторов, поддающихся влиянию со стороны самого индивида. Их определение своего желаемого возраста жизни более чем на 7% в среднем выше, чем у сельского жителя. В беседе с интервьюерами представители данной группы также чаще подчеркивали значимость инфраструктурных факторов (в связи с их наличием и большей доступностью в городской среде). Большую осведомленность проявили жители региона и в оценке социально-политических реформ и позиций ведущих партий. Корреляций же, показывающих разницу между работниками различных сфер занятости, в ходе опросов обнаружено не было.

Существенную разницу в отношении к своему здоровью показывают представители различных возрастных групп (Morgan, 2010; Mossey, Shapiro, 1982). В частности, критично оценивают состояние своего здоровья пенсионеры, менее критично – молодежь, что объясняется спецификой возраста, связанной, в том числе, с разностью установок в отношении к жизни и смерти.

Содержание социально-психологических факторов рассматривается в рамках проведенных исследований посредством выявления самосохранительных мотивов и установок населения. Полученные результаты нашли отражение в ряде публикаций автора (Вангородская, 2011, 2017; Shapovalova, Vangorodskaya, Bubyreva, 2014) и позволили сделать следующие предварительные выводы.

Выявление самосохранительных установок население региона (которое традиционно включает получение ответов респондентов на вопрос об идеальных, желаемых и ожидаемых сроках жизни) продемонстрировало ряд тенденций и закономерностей, существующих в массовом сознании жителей региона. Во-первых, результаты исследования показали, что сроки идеальной жизни значительно превышают сроки желаемой и, тем более ожидаемой, продолжительности жизни. Так, из общего числа опрошенных 2/3 (63.8 %) в качестве идеальной продолжительности жизни указали на возраст от 80 до 100 лет, в то время как отвечая на вопрос, призванный выявить индивидуальную потребность респондентов в продолжительности собственной жизни («Если бы у вас была возможность выбора, то какое число лет жизни вы предпочли бы для себя при самых благоприятных условиях?»), более половины опрошенных указали на возраст в диапазоне от 70 до 90 лет, т.е. на 10 лет меньше идеального. Результаты ответов респондентов на вопрос об ожидаемой продолжительности жизни представлены в таблице 2.

Анализ полученных данных позволил сделать выводы о существующих тенденциях следующего характера: во-первых, чем старше респонденты, тем дольше они предполагают прожить; во-вторых, увеличение границ жизни наблюдается с повышением уровня образованности; в-третьих, для женщин средней возрастной группы (35-44 года) характерна устойчивая тенденция к снижению прогноза жизненной границы, по отношению к другим возрастным группам их образовательной когорты. Объяснение первых двух тенденций может заключаться, в первом случае, приближением к жизненному рубежу и естественным желанием отодвинуть его границы, а во втором – более активной позицией и склонностью к интеллектуальной деятельности. Третья тенденция заслуживает дополнительного внимания и, возможно, междисциплинарного изучения выделенной гендерной субкультуры.

Проведенное исследование в очередной раз указало на наличие противоречий между установками на высокие сроки ожидаемой продолжительности жизни и несформированностью поведенческих паттернов, ответственных за сохранение и укрепление здоровья. Данная закономерность наиболее ярко проявилась при ответах на вопрос о факторах, влияющих на состояние здоровья человека. Более половины опрошенных в числе основных назвали экологический фактор (57.9%), наследственность (46.8%) и качество получаемых медицинских услуг (35.5%). Значимость усилий самого человека как детерминанты состояния здоровья оказалась лишь на пятом месте и была признана менее 1/3 респондентов (30.5%).

Аналогичные результаты были получены при ответе на вопрос об основных причинах низкой продолжительности жизни в России, которая в 2017 году составила в России 70.2 года для представителей обоих полов (Андреев, Кваша, Харькова, 2014). Наибольшее число респондентов в качестве основных причин назвали неблагоприятную экологическую обстановку в месте проживания и низкий уровень медицинского обслуживания, платную медицину (45.4% и 39% соответственно), в то время, как на такие причины, как «безответственное отношение людей к своему здоровью» и «отсутствие у россиян традиции заботиться о своем здоровье» указали лишь 28.9% и 17.7% опрошенных соответственно (рис. 1).

В этой связи нельзя не согласиться с Г. В. Антоновым, которые, основываясь на результатах аналогичных исследований, приходит к выводу, что эти данные «отражают лишь распространённое среди подавляющего большинства населения современной России заблуждение, согласно которому о здоровье человека должен проявлять заботу кто угодно (государство, работодатель, система здравоохранения и т.д.), только не сам его обладатель» (Антонов, 2013: 133-153).

Исходя из этого, вполне закономерным можно считать выявленное в ходе исследования намерение значительной части опрошенных предпринимать активные действия в отношении своего здоровья только в случае возникновения серьезного заболевания или неэффективности самолечения. Так, при ответе на вопрос «Что Вы делаете, когда заболеете?», только 39.9% респондентов ответили, что обращаются в муниципальную поликлинику (больницу). 23.8% опрошенных заявили, что предпочитают лечиться самостоятельно, а 40.5% выбрали вариант ответа «начинаю лечиться сам, a если улучшений нет, обращаюсь к врачу» (рис.2).

В числе субъективных факторов, влияющих на отношение человека к своему здоровья, важнейшее место отводится мотивации самосохранительного поведения. Именно мотивация в сфере здоровья во многом предопределяет формирование соответствующих установок в отношении здоровья, интерес к нему, а также выбор форм и инструментов ведения здорового (или нездорового) образа жизни.

По мнению И. В. Журавлевой, структура мотивов деятельности в сфере здоровья характеризует субъективную сторону отношения к здоровью и может быть представлена двумя основными ориентациями: ориентацией на хорошее здоровье как самоцель и ориентацией на здоровье как средство успешной работы, карьеры, достижения каких-либо целей (Журавлева, 2006: 40).

Отвечая на вопрос «Какие из причин заставляют Вас стремиться прожить как можно дольше?», респонденты на первое место поставили возможность «увидеть и испытать в жизни как можно больше» (этот вариант выбрали 55.7% из числа опрошенных), a второе и третье места поделили между собой варианты ответов «не хочется расставаться со своими родными и близкими» (34.9%) и «хочется увидеть, какое положение в обществе займут мои дети» (28.7%).

Аналогичная закономерность была выявлена при анализе ответов на вопрос «Что заставляет Вас заниматься своим здоровьем?». Наибольшее число опрошенных (48.26%) ответили, что хотят хорошо себя чувствовать, чтобы полнее наслаждаться жизнью, a на втором и четвертом местах по числу выборов оказались варианты ответов «Хочу быть здоровым (-ой), чтобы родить здоровых детей (31.27%) и «Хочу долго жить, чтобы вырастить всех своих детей» (25.61%).

Таким образом, можно говорить о взаимной детерминации самосохранительного и репродуктивного поведения (выявленной еще в ходе исследований А. И. Кузьмина, проведенных на Урале в 1985-1993 гг.), при которой наличие детей и внуков является стимулом для активной деятельности по сохранению своего здоровья, а хорошее здоровье позволяет полнее реализовать свои репродуктивные установки на определённое число детей.

Стоит обратить внимание на еще один парадоксальный момент. Десятилетия культивирования в массовом сознании приоритета общественного над частным привели в тому, что и в менталитете жителей современной России превалирует понятие жертвенности, гипертрофированного чувства заботы о близких в сочетании с пренебрежительным отношением к собственному здоровью.

Доказательством этого могут служить результаты опроса, проведенного Левада-Центром в августе 2015 года. Отвечая на вопрос о своих страхах, 41% из числа опрошенных признались, что испытывают постоянный страх болезни близких и детей, при том что страх заболеть самому испытывают всего 20% респондентов (Страхи россиян…, 2015).

Исходя из этого, вполне логичным выглядит нежелание 47.4% жителей Белгородской области прикладывать сознательные усилия для увеличения продолжительности жизни, мотивируя это нежеланием быть в старости обузой своим родным и близким.

В этой связи существенный интерес представляют рассуждения А. Щюца о мотивах человеческого поведения, как поведения, основанного на заранее составленном проекте. По словам А. Щюца, «любое проектирование состоит в предвосхищении будущего поведения с помощью фантазии… Я должен представить себе состояние дел, на достижение которого направлено мое будущее действие, прежде, чем смогу сделать первый шаг для его достижения. Об­разно говоря, я должен иметь некую идею создаваемой струк­туры прежде, чем смогу снять с нее копии. Таким образом, я должен с помощью фантазии поместить себя в будущее время, когда дело сделано» (Щюц, 2004: 22).

И здесь нельзя не согласиться с мнением А. А. Корнешова, который связывает невысокую желаемую продолжительность жизни россиян с малопривлекательным образом старости (который ассоциируется в сознании населения с немощью и болезнями), а также низким социальным статусом стариков в российском обществе и ослаблением межпоколенных связей в семье (Корнешов, 2010: 40). Следствием этого становится ощущение ненужности пожилых людей, и как следствие, запуск в их сознании программы «самоликвидации», призванной избавить детей и внуков от дополнительных «хлопот».

Эту же позицию развивает в своих трудах А. И. Субетто, который пишет о существовании в индивидуальном сознании «синдрома конечной жизни», под которым понимается «неосознанно самопрограммируемая интеллектом продолжительность жизни» (Суббето, 2016: 42), когда в ситуации резкого сокращения физической и интеллектуальной активности, происходит сокращение «плато жизни» и наступление преждевременной смерти.

Заключение (Conclusions). 

Результаты проведенных исследований позволяют сделать вывод о том, что социально-политические, социально-экономические, инфраструктурные и социально-психологические факторы играют значительную роль в формировании основных моделей самосохранительного поведения населения российских регионов. Признавая их вклад в структуру и динамику самосохранительного поведения, необходимо, вместе с тем, констатировать ограниченность возможностей измерения удельного веса каждого из данных факторов в формировании поведенческих паттернов в отношении здоровья. Причиной этого можно считать, в одной стороны, многогранность самого понятия «самосохранительное поведение», а с другой – ограниченность инструментария, используемого при проведении исследований и не позволяющего говорить об универсальности и объективности полученных выводов.

Вместе с тем, проведенные исследования показали, что убежденность значительной части населения российских регионов в главенствующей роли внешних факторов (экологии, наследственности, политики государства и состояния системы здравоохранения) в детерминации состояния здоровья населения, нивелируют значимость личной ответственности за его сохранение и укрепление. Реализация сложившихся на сегодняшний день установок на сохранение здоровья и продление сроков полноценной жизни находится в противоречии с поведенческой активностью, направленной фактически на разрушение здоровья и сокращение продолжительности жизни. В этих условиях усилия государства и общества должны быть направлены на устранение данного противоречия и формирование соответствующих установок в отношении своего здоровья, позволяющих рассматривать его не столько как «данность», сколько как актив, а поведение в отношении здоровья как деятельность по накоплению и расходованию соответствующего капитала здоровья.

Одной из гипотез, расширяющих сферу познания данного социального феномена и требующих подтверждения в ходе дальнейших исследований, может стать предположение о том, что модели самосохранительного поведения, сложившиеся на основе сознательной мотивации, оказываются менее устойчивыми, нежели те, которые являются результатом воздействия исторических традиций и социальных норм. Это создает предпосылки для дальнейших исследований самосохранительного поведения не только как социокультурного феномена, но, в первую очередь, как эффективного инструмента поддержания и укрепления индивидуального и общественного здоровья населения российских регионов.