Этот сборник¹Это не первый сборник статей А.Н. Мещерякова разных лет. См. [Мещеряков 2010]. непосвящённый легко принял бы за коллективный труд, столь широк хронологический и тематический охват научных статей о Японии, представленных в нём. От древности до XX столетия, от осмысления природы и садового искусства в традиционной Японии до всемирных выставок и олимпиад в контексте национальной идентичности. Собранные под одной обложкой исследования последнего десятилетия уже публиковались, но многие в редких и/или малотиражных изданиях, и потому остались неизвестными широкому кругу читателей.

Книга построена следующим образом - открывается авторским предисловием, все статьи распределены по четырём разделам - Земля, Люди, Идеи и Отражения. Завершает книгу список библиографии и список литературы.

Чтение сборника - настоящее путешествие во времени. Ветер разных эпох надувает паруса, и читатель не только воочию видит, как изменчива культура, но также и как устойчивы её несущие конструкции. Научная новизна и ясное, живое и художественное изложение делают его интересным как специалистам, так и всем интересующимся японской историей и культурой.

Люди, жившие на японской земле на протяжении почти полутора тысяч лет, не теряются в общем историко-культурном контексте, всегда, однако, учтённом и чётко прописанном в статьях, а оживают со своими достоинствами и недостатками; автор пристально вглядывается в них, даёт им высказаться, вступает в диалог и бережно доносит до читателя их голоса, контекст, детали и превратности их жизни.

Вот как сам Александр Николаевич Мещеряков определяет задачи историка в предисловии к книге:

«Историк ничего не изобретает, его предназначение состоит в том, чтобы сохранить память о прошлом. <...> Историк - это тот же самый реаниматолог. Его знание воскрешает людей из тьмы веков, даёт им новую жизнь, выводит на свет» (с. 9).

Вглядываясь в минувшие события, автор находит место и для улыбки, и для изумления, и для горечи. Читатель же, благодаря многолетним трудам и «странствиям» автора, волен -
пусть и ненадолго - оседлать ветер прошлого, увидеть стремительную и зачастую зловещую поступь истории, понять и чувствовать, каково жилось тогдашним японцам.

Итак, ниже приводим краткий обзор-путеводитель по сборнику.

«Земля». В разделе рассматривается осмысление в древней Японии природных катастроф, описывается эволюция представлений о море в японской культуре, анализируется по каким принципам, как и с какими целями устраивались сады в средневековой Японии, рассказывается об истоках солярной символики в древности и средние века, а также о том, почему эта символика не утратила своей актуальности и по сей день, что нашло отчётливое отражение в японском национальном флаге и в самоназвании страны.

На летописном материале показано, что японские императоры считали себя ответственными за стихийные бедствия сами по себе, а не только за устранение их последствий. У уходящей корнями в китайские философско-политические представления модели была и оборотная сторона, поскольку японскому императору предписывалось соблюдение «ритуальной чистоты», в его отношении действовало множество запретов и табу, существенно осложнявших функционирование придворной жизни. В следующей статье анализируется как менялось восприятие природных катаклизмов в эпоху Хэйан. Бедствия (и их последствия) многократно гиперболизировались, «благодаря» вере в близкий конец буддийского Закона и центробежным тенденциям в системе государственного управления.

Представления о море в японской культуре, рассмотренные за период с древности и до середины XX в., оказались так же изменчивы, как и сама морская стихия, проделав путь от восприятия его как очистительной и креационной стихии до моря разделяющего, неконтролируемого и низменного, в силу чего и социальные страты, связанные с морем (например, рыбаки), обладали более низким статусом в социальной иерархии. В эпоху Токугава, однако, море получает положительные коннотации в японской культуре, теперь оно воспринимается как защита от чужеземных вторжений. Коренная ломка прежних геополитических моделей в период Мэйдзи порождает и переосмысление моря, теперь воспринимающегося как соединяющая стихия, а развитие мореплавания впервые (!) становится делом государственной важности. Агрессивная экспансионистская политика конца XIX - первой половины XX вв. также способствовала формированию положительных характеристик, приписываемых морю. Тем не менее, нынешняя Япония, похоже, вернулась к более традиционным представлениям о море.

Анализ столь актуальной для Японии солярной символики также проделан на обширном источниковедческом материале за период с древности до эпохи Токугава включительно. О том, насколько важна и укоренена была эта тема в японской культуре, свидетельствует такой парадоксальный случай. Один из самых активных традиционалистов эпохи Токугава Хирата Ацутанэ (1776-1843) охотно принял гелиоцентрическую систему Коперника, ведь, с его точки зрения, она подтверждала центральное положение богини Солнца (Аматэрасу), верховного божества и прародителя императорского рода (с. 83).

Две статьи посвящены японским садам. Здесь автор выходит далеко за рамки чисто эстетического подхода и с опорой на исторические источники убедительно показывает, что изначально эстетическая составляющая вовсе не была ведущей, а также рассматривает конкретные примеры амидаистских садов, соотношение влияния буддизма и более ранних
представлений на принципы их устройства. Уделяется внимание изучению оборонительных, оберегающих хозяина функций сада.

«Люди». В трёх статьях раздела через историческую призму рассматриваются проблемы демографии с эпохи Токугава до послевоенного времени. Автор отмечает, что японский материал не укладывается в классические европейские демографические модели, описывающие переход от традиционного общества к современному, и уделяет особое внимание недооцененному в историографии влиянию идеологии на демографические процессы. Так, метафора государства как семьи во главе с императором и провозглашение именно семьи основой государства имели далеко идущие демографические последствия. А всё большая милитаризация японских властных структур в 1930-е гг. привела к блокированию инициатив по внедрению контроля рождаемости: страна остро нуждалась в людских ресурсах для осуществления масштабных геополитических проектов. В послевоенное время власти (оккупационные и собственно японские) начинают ратовать за снижение рождаемости и внедрение планирования семьи. Благодаря такому новаторскому подходу становятся понятнее колоссальные социально-экономические последствия и мировоззренческие сдвиги, произошедшие в результате той или иной демографической политики властей как на уровне отдельно взятой семьи, так и в масштабах всего общества.

В ещё одной статье этого раздела прослежены изменения традиционного идеала женской красоты в период Мэйдзи, когда европейские ценности потеснили привычные японские стандарты. Разумеется, процесс не был линейным, и многие японские мужчины тосковали по прежним идеалам. Также представлены результаты сопоставительного анализа образа «героя» в СССР и Японии в годы Второй мировой войны: выделяются основные параметры для сопоставления (национальность, возраст, социальный состав, родители героя, совершённый подвиг) и соответственно типичные характеристики героев. Разумеется, в чём- то японский и советский «герой» сходны, но есть и важные отличия. Например, безродность или сиротский статус/неполная семья, характерны для советского героя, в то время как японские герои всегда выходцы из полной семьи. В статье об основателе японской этнологии- Янагита Куино (1875-1962) анализируется как личность и сложный, неуживчивый и авторитарный характер определяли научную деятельность этого учёного и влияли на созданные им концепции и идеи, заставляли его почти всегда идти против течения. Автор даёт живой без ретуши портрет Янагита - человека сильного и независимого, но неуживчивого; исследователя-новатора, который, однако, органически не мог удерживаться в строго научных рамках.

«Идеи». Открывает раздел статья о концепции «души слова», наибольшее внимание уделено тому, какие именно тексты в древности считались наделёнными «душой слова». Это позволяет увидеть, как менялась трактовка этой концепции - от представления, что «душой слова» обладают сакральные тексты на японском языке и вплоть до признания японского языка лучшим в мире в эпоху японского тоталитаризма XX в. В статье об известном конфуцианце Нисикава Дзёкэн (1648-1724), принадлежавшем к купеческому сословию, рассматриваются взгляды этого учёного на буддистов, в значительной мере утративших влияние в эпоху Токугува. Данная Нисикава оценка демонстрирует гораздо более терпимое и мягкое отношение к буддизму и его адептам в Японии эпохи Токугава, чем можно было бы ожидать. В этом отношении японская ситуация существенно отличается от китайской и корейской.

Из статьи об автобиографии Фукудзава Юкити (1834-1901) читатель узнает, когда в Японии появился жанр автобиографии и как Фукудзава конструировал свой имидж. Автор отмечает, насколько не соответствует действительности расхожий образ Фукудзава (изображение которого помещено на современной купюре номиналом в десять тысяч иен) как гуманиста и просветителя. Кроме того, анализируются попытки конструирования идеализированного «японского характера» в конце XIX - начале XX в.: в центре внимания эссе филолога Хага Яити (1867-1927) «Десять этюдов о национальном характере», однако оно вписано в гораздо более широкий контекст благодаря сопоставлению с более ранними публицистическими высказываниями на данную тему.

Ещё одна статья посвящена тому, как в контексте поисков национальной идентичности физик Тэрада Торахико (1878-1935) осмысляет японскую природу и особенности взаимодействия японцев с ней. Хотя Тэрада был успешным учёным в своей области, в его размышлениях научная картина мира представлена слабо, верх берёт иррациональное и эмоциональное прославление уникальности японцев, по преимуществу за счёт сравнения с другими народами и расами, разумеется, не в пользу последних. Ещё ярче эмоциональный накал, а временами - угар, представлены в статье об эмоциональных трансформациях японцев во второй половине XIX в. - 1945 г. На материале как литературных, так и публицистических и документальных источников рассматривается эмоциональная картина мира японцев, и здесь также основным трендом становится всё большая утрата рационального, критического начала. В двух, безусловно, связанных между собой статьях освещается история токийских олимпиад 1940 и 1964 гг. и особенности устройства Всемирной выставки 1970 г. в Осаке. Хотя олимпиада 1940 г. в итоге не состоялась, процесс подготовки к ней вёлся очень активно и выявил серьёзный культурный диссонанс между японским и международным олимпийскими комитетами. Например, развернулась широкая дискуссия о маршруте олимпийского огня. Японская сторона предлагала зажечь его не в Афинах, а на о. Кюсю, поскольку именно туда, согласно мифу, спустился с Неба потомок богини солнца Аматэрасу - Ниниги. Также предполагалось зажечь огонь и в святилище Исэ, посвящённом этой богине. В 1964 г. в силу принципиально иной и внутренней, и международной ситуации этот и многие другие вопросы решались уже в ином ключе. Во время проведения всемирной выставки в Осаке мировоззренческие сдвиги играли не меньшую роль. С одной стороны, основным вектором была устремленность в прекрасное будущее, с другой - огромную роль играла этнология, представленная как реальными артефактами народного искусства, так и поэтизированными конструктами, среди которых одно из центральных мест занимала солярная символика, восходящая всё к той же богине Аматэрасу, но лишённая агрессивного начала.

«Отражения». Раздел посвящён восприятию Японии в России и СССР. Открывает его статья о восприятии хэйанской литературы в СССР и России, то есть с 10-х - 20-х гг. XX в. до нашего времени. Выясняется, что, как и отношение к жемчужине хэйанской литературы, «Повести о Гэндзи», претерпело в Японии существенные изменения - и в период Токугава повесть даже была под запретом как аморальная, так и восприятие хэйанской литературы в России и СССР менялось под воздействием многих факторов.

Эволюционировали и оценки, данные Н.И. Конрадом (1891-1970), одним из зачинателей российского японоведения, революции Мэйдзи. Этой теме посвящена ещё одна статья. Следующая статья рассматривает гендерное восприятие Японии в России и СССР с конца XIX в. и до Второй мировой войны: японки и японцы воспринимались очень по- разному. Если женщины Японии на ранних этапах и позднее зачастую идеализировались, образ мужчины вообще и самураев, в частности, был гораздо менее однозначным.

Одна из статей рассматривает феномен идеализации образа Японии в позднесоветской картине мира, обозначенный автором как «страна для внутренней эмиграции». Удалённое островное положение и представление об уникальности японской культуры, а также крайне малое число прямых контактов между советскими людьми и японцами делали Японию удобным объектом идеализации. Поиски идеалов были закономерным процессом для позднесоветского периода, когда многие ценности размывались и деградировали, но в случае с Японией дело ограничивалось преимущественно утопическими представлениями. Явление япономании оказалось очень живучим, пусть и в других формах, оно продолжает сохраняться и в современной России. Мне, например, доводилось слышать от учителя одной из престижных московских гимназий такой вопрос: «А правда ли, что у японцев своя, совершенно уникальная и отличная от европейцев группа крови?».

Наконец, завершает сборник откровенное эссе-размышление об искусстве перевода. АП Мещерякову доводилось переводить много разных текстов, это и древние, и средневековые японские тексты, и современная японская художественная литература, но готовых рецептов и методик перевода, по мнению автора, нет. Слишком много неизвестных таит встреча автора и переводчика, принадлежащих к разным культурам, а зачастую и к разным эпохам.

Большинство тем и явлений, затронутых в сборнике, рассмотрены с разных ракурсов, нередко на протяжении больших хронологических отрезков. Неудивительно, что многие из них вылились в монографические исследования. Читатели, которым путешествие придётся по душе и которых не оставляет тяга к странствиям в пространстве и времени, найдут выходные данные этих книг в помещенном в самом конце списке библиографии. Тема исторической демографии Японии более полно будет освещена в готовящейся к печати новой книге.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Мещеряков А.Н. Япония в объятиях пространства и времени. М.: Наталис. 2010. 559 с.


2. Мещерякова А.Н. Япония. В погоне за ветром столетий. М.: Лингвистика. 2022. 512 с.

REFERENCES

Mescheryakov, A.N. (2010). Yapomya.V ob 'yat'yah prostranstva i vremeni [Japan. In the Embrace of Space and Time]. Moscow: Natalis. (In Russian). ISBN 978-5-8062-0316-9

Mescheryakov, A.N. (2022). Yaponiya. V pogone za vetrom stoletii [Japan. Chasing the Wind of Centuries]. Moscow: Lingvistika. (In Russian). ISBN 978-5-91922-098-5