I.

Господствующая доктрина уголовного права исходить из взгляда, по которому предмет карательной деятельности составляет преступление как определенное явление внешнего мира, которое может быть произведено или одним лицом, пли многими, притом или действовавшими порознь, каждый за себя, или же определившимися в своей деятельности одною общею волею; в последнем случае выдвигается понятие соучастия, и тяжесть ответственности каждого соучастника определяется тяжестью единого выполненного ими преступного деяния. Положение это нельзя считать окончательным. Подле него может п должно быть поставлено другое, признающее предметом карательной деятельности самого виновника, проявившего во вне психическое состояние преступности. По господствующей доктрине, одно преступление может быть учинено многими лицами. Положение возникающей теорий может быть выражено формулою: quot delinquent tot delicti. Господствующая доктрина говорит о соучастии нескольких лиц в одном и том же преступлении. С точки зрения теории личного состояния преступности может быть речь только о совместной деятельности или о совместных преступлениях многих лиц.
Рассмотрим сравнительные достоинства каждой из этих конструкций и прежде всего остановимся на конструкции господствующей.

II.

Она сближает понятия преступлении и правонарушения, заключая от единства события, состоящего в нарушении права или поставлении его в опасность, к единству преступного деяния. Такое событие может быть произведено деятельностью одного человека или многих лиц. При наличности многих деятелей, производящих одно и тоже преступное событие, отношения между ними могут быть двоякие: или они действуют самостоятельно и отдельно друг от друга, или же связываются единством плана и организации. До последнего времени обе комбинации рассматривались как формы участия в одном и том же преступном событии, связывавшем всех его произведших в одно целое; так решают вопрос этот не только Фейербах, но даже еще Кестлин. В новейшее время каждая из указанных комбинаций разделяется, из них образовались два самостоятельные понятия стечения виновников и участия, хотя в обоих случаях идет речь об учинении одного и того же преступления (Лист, Таганцев}.
Господствующая доктрина о соучастии образовалась под влиянием карательных постановлений о заговорах и шайках (Complott, Bande), которые законодательство облагало наказаниями как delicta sui generis. Все члены преступного товарищества объявляются участниками выполненного товариществом преступного события; понятие ролях в товариществе переносится на самое выполнение, в нем устанавливается различие между главными п второстепенными виновниками. Одно время даже все учение о заговорах и шайках включалось целиком в учение о соучастии.
С другой стороны, на склад господствующей доктрины о соучастии оказала влияние идея абсолютной свободы воли. Встречаясь со случаями подстрекательства, находили невозможным рассматривать человека, свободно выполнявшего преступление, как простое средство в руках побудившего его к тому своим психическим на него влиянием. Учиненное формулируется как дело физического выполнителя; для подстрекателя оно — чужое дело, в котором он только участвует и за которое в силу этого участия песета ответственность. Равным образом, только участие в нем, а не самостоятельная виновность, признается и за пособником, не выполнившим его, а лишь облегчившим его выполнение словом или делом.
Так сложилась господствующая конструкция соучастия в преступлении, обнимающего «такое совпадение нескольких лиц в (одном и том же) преступлении, при котором, благодаря общности их вины, каждый отвечает за все деяние в полном объеме. Такая общая виновность предполагает не только наличность преступного умысла в действующих, но и однородное направление воли. Внеш ним признаком, без которого не мыслимо соучастие, является соглашение на преступление»¹ (Таиаищев, Курс, 111, Ли 410. У проф. Сергеевского, относящего к соучастию и неосторожное совместное причинение результат», признак соглашения, конечно, отсутствует) 
В этом понятии, соучастниками признаются: «1) физические исполнители, принимавшие участие в самом совершении преступления; 2) пособники, словом или делом  оказавшие содействие исполнителям: и 3) подстрекатели, вовлекшие других в сообщество. Центром всего соучастия являются физические исполнители; характером их в деятельности определяется и объем вменения преступления другим участникам.² (Таганцев, Курс, III, No 443.) Относившияся же прежде к соучастию различные формы прикосновенности господствующею доктриною ныне выделяются отсюда и рассматриваются или как delict а sui generis, или же как деяния юридически безраличные.
Таким образом, условия соучастия суть:
1)    Наличность наказуемого деяния, учиненного умышленно и совместно несколькими лицами, безразлично, будет ли то нарушение права или создание опасности, оконченное деяние или наказуемое покушение, такое деяние, где внешний результат отделяется от физической деятельности или совпадает с нею.
2)    Единство умысла, т. е. направление воли всех соучастников на одно и то же преступное последствие.
3) Единство внешней деятельности, т. е. направление действий всех соучастников), к достижению одного и того же преступного последствия. При чем, однако, недостаток причинности пополняется товарищеским единением, и чем теснее последнее, тем более крупные пробелы причинности между деятельностью отдельных соучастников и последствием допускаются доктриною.
4) Соглашение соучастников, делающее из них более или менее тесное и сплоченное преступное товарищество.
При этих условиях говорить об общности вины всех соучастников. Это значить, что вина каждого становится виною всех в отдельности, своя и чужая вина перестают различаться.
Из общности же вины вытекает и общность наказания: каждый отвечает не только за себя, но и за других, не за свою только вину, но и за чужую, отвечает за все учиненное совместною деятельностью в полной мере. Принцип ответственности каждого за все совместно учиненное, за то «единое преступное деяние», которое произведено соучастниками, принимается единогласно, разноречие существует только в подробностях. Французское право грозит всем соучастникам одинаковыми наказаниями. Германская система, угрожая всем им наказанием, положенным за учиненное преступление, предписывает некоторое понижение его размера для пособников. Различие здесь то же, как по вопросу о сравнительной наказуемости оконченного преступления и покушения. Паше действующее право примыкает к германской системе.
При детальном развитии этого учения делаются оговорки и высказываются замечания, не лишенные для нас интереса.
Прежде всего относительно соглашения устанавливается, что оно может быть не только ясно и определительно формулированное, но и подразумеваемое, достигается не только сговором и учинение данного преступления, но и так называемыми конклюдентными действиями, т. е. всеми вообще поступками липа, хотя бы без слов и подписи обнаруживающими его готовность примкнуть к учиняемому и вложиться в осуществление его. Благодаря такому подразумеваемому соглашению, область соучастия значительно расширяется. Соучастие становится возможным не только при условии предварительного уговора, т. е. при тех формах преступных единений (заговор, Complott, и шайка, Bandel которые легли в основание господствующей доктрины о соучастии, но и в случаях совместной деятельности скопом, внезапно образовавшимся. Самое понятие уговора (Complott) получает более широкий объем, так как оно может быть установлено путем всей обстановки совместного действия, всех поступков каждого соучастника.
В понятие соучастия по господствующей доктрине, как замечено, входят два необходимые признака: единство преступления, причиною которого является общая совместная деятельность соучастников, и общность вины, обусловливаемая единством умысла.
В силу первого из этих условий, деятельность соучастников должна находиться в причинной связи с фактом, составляющим их общее преступное деяние. Но установить эту причинную связь с деятельностью каждого участника представляется затруднительным, даже иногда невозможным. И вот, на помощь привлекается положение об единстве умысла всех соучастников; для тех форм соучастия, которые определяются предварительным уговором, условия такого «заговора» (Complott) переносятся па самый момент учинения преступления, и все участники заговора, хотя бы не бывшие при исполнении преступления и не склонившие к тому других, обявляются участниками самого преступления. Преобладание момента соглашения и умысла над моментом причинности сказывалось еще решительнее в недавнее время, когда доктрина относила к соучастию даже всю область прикосновенности, т. е. в большинстве такую деятельность, которая имела место после преступления и, следовательно, потому уже ни в какой причинной связи с преступлением стоять не могла. Ныне прикосновенность отделилась от соучастия, но некоторые формы её здесь еще остались, именно прикосновенность обещанная до преступления; хотя, конечно, с точки зрения причинной связи факт предшествующего обещания деятельности, долженствующей следовать за выполнением преступления, не может сделать эту обещанную деятельность причиною результата, ей предшествовавшего.
Провозглашая принцип общности наказания всех соучастников, господствующая доктрина, однако, далека от мысли о непременной безусловно одинаковой наказуемости всех их. Мы уже видели, что в этом отношении имеются некоторые различия между системами французской и германской, различия, которые, однако, должны быть признаны мало существенными, потому что та и другая требуют наказуемости всех соучастников за общее учиненное ими «единое преступное деяние». Притом, это—принцип только для законодательной конструкции, а отнюдь не для судебной практики. Законодателю рекомендуется предоставить определение тяжести наказания по мере участия суду, в виду того, что действительная жизнь представляет бесконечные вариации этой меры, не подающиеся раз на всегда предначертанным правилам закона,—в виду того также, что п другия обстоятельства могут иметь весьма важное значение при определении тяжести наказания. Для того же, чтобы суд имел возможность дать правильную оценку каждому случаю, выставляется требование, чтобы размеры наказуемости между минимумом и максимумом были достаточно широки, таков, чтобы в пределах их суд мог двигаться с возможно большею свободою. Суду же доктрина при определении конкретного наказания рекомендует обращать тщательное внимание на степень виновности наказываемого, между прочим на меру проявленного им участия. Сущность вопроса, значит, лежит в том, что оценку значения меры участия для наказуемости считается более правильным предоставить суду, чем законодателю, а отнюдь не в том, будто бы его следует признавать совершенно безразличным при определении уголовной ответственности. Потому же в тех законодательных системах, которые пре 
доставляют усмотрению суда весьма мало простора при выборе размера наказания, даже с точки зрения господствующей доктрины представляется желательным, чтобы сам закон установил понижение наказания, по крайней мере факультативное, для тех форм участия которые стоять в наиболее далеком отношении к преступлению' каково пособничество. Напротив, где эти размеры достаточно широки. доктрина протестует против обязательного понижения наказуемости для всех пособников, находя, что некоторые из них стоят по виновности наряду с исполнителями и заслуживают одинаковое с ними наказание.

III.

Таковы элементы господствующей доктрины о соучастии. Нельзя не поставить ей в упрек два крупные недостатка:
I ) она страдает схоластичностью построения и полна презумпций не оправдываемых природою вещей и стоящих в противоречии с началами современного уголовного права;
2) не обнимая всех случаев совместной деятельности многих лиц, требующей особых определений, она страдает неполнотою и потому не только не дает новых верных понятий в этой области, но даже не достигает целей объединения и обобщения готового материала, преследуемых всякою научною конструкциею.
Схоластичностью прежде всего отличается условие единства умысла выставляемое господствующею доктриною. В той форме свободной совместной деятельности, которая известна под именем соучастия где каждый входить в общий состав но своему свободному волеопределению, не может быть речи о едином умысле; напротив соучастие логически необходимо предполагает столько умыслов, сколько соучастников, и между ними может существовать сходство и совпадение, а отнюдь не единство; последнее значило бы поглощение воли каждого соучастника общею волею всех, т. е. несвободу отдельных участников. Неправильное логически, положение о единстве умысла при соучастии не подтверждается и практически. Опыт показывает нам, что соучастие складывается из деятелей, примыкающих к нему по самым различным мотивам Конечно, мотив, побуждение, отличаются от умысла, но нельзя спорить против того, что характер мотива отражается весьма глубоко на самом свойстве умысла, его энергии и форме, почему ожидание единого умысла при соучастии в действительности не подтверждается. Сама господствующая доктрина утверждает, что соучастники отвечают за сделанное их товарищами с прямым умыслом не только тогда, когда и они этого прямо желали, но даже при допущении учиненного, т. е. даже такое крупное различие между направлениями воли, как между умыслом прямым и условным, не устраняет понятия соучастия. Равным образом оно сохраняется и тогда, когда одни соучастники действовали по предварительному уговору, другие примкнули к ним по внезапному побуждению; если в этом отношении и может существовать какое нибудь сомнение по действующему нашему законодательству, в самом тексте которого различаются скоп и заговор, как отдельные формы соучастия (ст. 12, 13 улож. о пак.), то оно вовсе не имеет места по новейшим законодательным конструкциям, состоявшимся под влиянием господствующей доктрины и не различающим этих форм. Так, германский (§§ 47—49), венгерский (§§ 69—70) в голландский (ст. 47—48) кодексы довольствуются определениями виновника, подстрекателя и пособника безотносительно к формам соучастия, которые могут совпадать в одном и том же «деянии» (eine strafbare Handlung). Согласно им. виновниками одного и того же преступного деяния (Thäter) почитаются учинившие его по внезапному побуждению совместно с учинившими его по предварительному уговору, т. е. с предумышлением, и пособниками — лица, внезапно примкнувшие к преступной деятельности, задуманной другими по предварительному соглашению.
Соучастие складывается из поступков, стоящих по внешней природе своей в неодинаковом отношении к тому результату, к которому направляется совместная деятельность участников и который предусматривается уголовным законом. Одни состоят в физическом его выполнении силами самого деятеля непосредственно; другие — в выполнении его силами других лиц, к тому склоняемых; третьи—в оказании помощи такому физическому или интеллектуальному выполнению его другими. Можем ли мы утверждать, не только единство, но даже одинаковость умысла всех этих различных агентов преступного предприятия, общность их вины? Можем ли мы ставить на одну доску, с одной стороны — человека, вонзающего нож в грудь своего врага, пли подкупившего для того кого либо, а с другой — слесаря, продавшего ему продукт своего обыкновенного производства, хотя бы заведомо об умысле на убийство и с желанием помочь осуществлению его? Возможна ли в этих различных случаях речь об единстве умысла всех  
соучастников, и не ясно ли. что, между тем как в первом случае перед нами умысел на выполнение убийства непосредственно или через другое лице, во втором мы имеем дело только со злоупотреблением отправляемого промысла, злоупотреблением, которое, положим, не может быть терпимо в правильном общежитии, но которое тем не менее по внутренней природе своей глубоко разнится от убийства?
Общность вины соучастников, утверждаемая господствующею доктриною, оказывается простым предположением, голым и недоказанным, построенным схоластическим путем и составляющим один из остатков тех многочисленных презумпций, которыми была так богата старая уголовноправовая доктрина. Строилось оно путем таких рассуждений. Есть случаи, когда известное явление внешнего мира представляется результатом совместной деятельности многих лиц. Установить причинную связь его с деятельностью каждого такого лица в отдельности затруднительно, иногда даже невозможно, а между тем не подлежит сомнению, что оно стоит в причинной связи с деятельностью всех их в совокупности, и когда прибегают к элементу соглашения и при помощи его пополняют пробелы в цепи причинности, предполагая, что согласившийся на причинение такого явления принимал и желал принимать участие во всех актах, его вызвавших. Но одно это предположение оказывается недостаточным, ибо причиненное многими совместно внешнее явление, как таковое, само по себе не имеет еще уголовноюридического значения. К первому предположению приходится прибавить второе, признав это внешнее явление «единым преступным деянием» (eine strafbare Handlung). Н вот, конструкция соучастия иотова. Если это внешнее явление, объединившее многих лиц и нывшее предметом их желаний, есть «одно преступное деяние», ио и желании всех их вызвать его есть один преступный умысел, связывающий всех их в одно неразрывное и солидарное преступное товарищество. Перерывы в цепи причинности пополнены единством умысла, общая ответственность всех соучастников находит опору в общности их вины.
Это рассуждение страдает двумя крупными передержками.
Во первых, в нем неверно уподобление внешнего события, производимого совместною деятельностью многих лиц, хотя бы и по соглашению, с преступным деянием. Для исследователя физической природы или общественной жизни, для историка и статистика, конечно, имеет преимущественное значение результат деятельности как известное внешнее физическое или общественное явление. Для юриста же, долженствующего разрешить вопросы вменения для каждого деятеля индивидуально, такое внешнее явление представляете собою понятие сложное, долженствующее быть разложенным на его составные юридические элементы. Смерть человека, конечно, с известной точки зрения есть одно явление, но для юриста оно может быть результатом многих причин: убийства предумышленного, убийства умышленного и смертельных телесных повреждений. Если, например, смерть причинена совместною деятельностью нескольких лиц, из коих один приступил к своей деятельности с заранее обдуманным умыслом на убийство, другой—с таким же умыслом, но создавшимся по внезапному побуждению, третий—только с умыслом причинить ему боль или страдание, то мы получаем один внешний результат, но этот результат обнимает несколько преступных деяний, и вина одного будет убийство предумышленное, вина другого-убийство умышленное, вина третьего — умышленное телесное повреждение. Они подлежат действию не одного и того же карательного закона, а нескольких, предусматривающих разные направления преступной деятельности; хотя и совместно, они учинили нарушение многих и разных уголовных законов. И если даже взять эту комбинацию в измененном виде и предположить, что деятельность всех соучастников подходит под определение одной и той же статьи карательного кодекса, то все таки мы получаем при единстве внешнего результата и даже при соглашении не одно, а несколько нарушений одного и того же уголовного закона, например, при причинении смерти одному и тому же лицу несколько нарушений закона о предумышленном убийстве. Это становится еще более ясным в случаях причинения такого внешнего результата, который допускает многоактном, например, при сбыте несколькими лицами, действующими по соучастию, фальшивых ассигнаций, а также в случаях, когда для преступления не требуется наличности внешнего последствия и объективный состав его исчерпывается самим действием, например оскорбление, шум в публичном месте и т. под.
Если же единство причиняемого несколькими липами внешнего явления не создает еще единства преступления, то п положение об общности вины соучастников вследствие учинения ими совместно -одного и того же преступления» оказывается не точным. Вместе с этим падает одна из презумпций, на которую опирается их общая ответственность. 
Далее, во вторых, оказывается несостоятельным н предположение, что перерывы причинности между деятельностью каждого соучастника и совместным результатом пополняются элементом соглашения. Конечно, с точки зрения юридической «представляется вполне возможным признавать за причину только действия человека³ (Сергеевский. о причинной связи, I, 25.), и объем таких причинных действий определится положением, по которому причинить известный результат можно не только своими физическими силами непосредственно, но и своим психическим влиянием на посредствующего субъекта. Но для того, чтоб деятельность последнего—назовем его А—могла быть поставлена в вину какому нибудь другому лицу—назовем его Б—, необходимо, чтобы Б, при отсутствии физической деятельности, проявил такую психическую деятельность, которая стояла бы в причинной связи с поступками А. Необходимо, следовательно, установить соотношение причинности между поступками совместных деятелей в каждом отдельном случае. Господствующая доктрина о соучастии поступает наоборот: раз признав существование соглашения между соучастниками, она не задается более вопросом о причинном соотношении отдельных деятельностей, предполагая его в наличности. Эта презумпция вдеть очень далеко.
Рассматривая производимое совместною деятельностью многих лиц как единое внешнее явление, мы считаем причиною его такие действия, которые или 1, создают положительные условия для возникновения его, или же 2, устраняют условия отрицательные или препятствующая возникновению его, и тем открывают возможность действовать уже существующим независимо от этих действий условиям положительным. При чем для решения вопроса, составляет ли данное человеческое действие причину явления или нет, «следует мысленно выделить это действие из всей суммы предшествующих (явлению) фактов, и если окажется, что, несмотря на то, последствия наступили бы в том же порядке, то последствия эти не могут быть приписаны обвиняемому; если же, напротив того, окажется, что, за выделением действий обвиняемого, результат не последовал бы, или хотя II последовал, но не в том порядке, то это значит, что данное лицо есть причина происшедшего результата⁴ (Сергеевскиии, русское угол, пр., изд 2, стр. 294, 296;).
Казалось бы, если положения эти верны, их следовало бы применять и к случаям соучастия. Но господствующая доктрина, распространна их уже на случаи стечения нескольких лиц в одном преступлении без соглашения, отказывает в этом для соучастия⁵ (Таганчев, Курс, II. н. 409— 413; III, п. 440. Сергеевский, ук. е., 319.) и признает всех соучастников причиною последствия, наступившего от совместной деятельности. Конечно, как мы видели, это может быть объяснено исторически, потому что доктрина о соучастии сложилась под влиянием составов заговора и шайки, перенеся идею ответственности товарищей за участие в товариществе и на самые последствия, некоторыми из товарищей производимые; по это историческое объяснение недостаточно. Правда, соглашение между несколькими деятелями совместно произвести данное явление устраняет необходимость требовать, чтобы каждый из них был единственною его причиною, но бытие соглашения не упраздняет вопроса о причинности по отношению к каждому соучастнику; не все согласившиеся признаются соучастниками даже но господствующей доктрине, наир., некоторые отказавшиеся от выполнения. Кроме отношения внутреннего, деятель и при соучастии должен стоять к выполняемому в определенном отношении внешнем, иметь свою роль в самом его выполнении. Присоединение, внутреннего момента лишь осложняет вопрос причинности, отнюдь не делая его излишним: осложняет тем, что к деятельности виновного присоединяется свободная деятельность других агентов совместного предприятия, почему причинность к последствию может быть установлена лишь путем предварительного определения причинной связи между деятельностями отдельных виновников. Кроме физических сил, непосредственно причиняющих последствие, здесь огромное значение получают силы психическия, оказывающияся могучими факторами в отношениях человека к человеку.
Ослабляя значение общих положений о причинности в учении о соучастии, господствующая доктрина лишает последнее надлежащей устойчивости. По началам причинной связи, к числу причинивших известное последствие могут быть, очевидно, отнесены те лишь, деятельность которых предшествовала наступлению его; на этом главным образом основании из соучастия ныне выделяется прикосновенность к преступлению, обнимавшая прежде кроме попустительства еще недонесение о преступлении и укрывательство преступления. Между тем, до ныне к пособничеству причисляются некоторые виды Такой прикойовенности, именно обещание до совершения преступления укрыть его или помочь извлечению из него плодов.
Если в основании такого решении вопроса лежит факт предшествующего обещания, то, очевидно, на столько же верно было бы относить к пособничеству и обещание не доносить о преступлении, от чего, однако, господствующая доктрина воздерживается.
Из приведенного примера отнесения к соучастию некоторых случаев обещания позднейшей за преступлением деятельности видно, что по господствующей доктрине понятие соучастия оказывается чрезмерно расширенным, и для указания точных пределов его она не имеет надлежащего твердого критерия. Даваемые пособничеству определения⁶ (Французское уложение (art. 60, 62) признает участниками (complices): а) подстрекателей; б) давших наставления к учинению преступного деяния; в) заведомо доставивших орудия для его учинения; г) заведомо оказавших помощь виновным в выполнении, подготовке или облегчении учинить его; д) заведомо доставлявших жилище пли помещение для собраний, пли для пристанища, виновникам обозначенных в законе групп преступных деяний; е) заведомо укрывавших вещи, добытые преступлением или проступком. По германскому кодексу (§ 49) пособничеством признается всякое заведомое оказание помощи виновному словом или делом. По венгерскому кодексу (§ 69) оно обнимает: а) облегчение или б) склонение другого к облегчению учинить преступление пли проступок; в) предварительное соглашение оказать помощь при совершении деяния или после него, или г) оказать помощь к обеспечению плодов преступного деяния, или д) к устранению мер правительственных. Голландское уложение (ст. 48) признает пособниками: 1) умышленно оказавших помощь при совершении преступления; 2) умышленно доставивших случай, давших разъяснения или средства при совершении преступления) по своей чрезмерной широте и расплывчатости, не могут быть твердыми критериями для разграничения областей преступного и непреступного, открывая возможность относить к пособничеству деятелей, стоящих в самых различных отношениях к учиненному; от применения этого широкого и крайне неопределенного понятия не обеспечены даже такие лица, как напр. кучер, заложивший своему барину лошадей и отвезший его в суд заведомо о том, что он желает дать ложное показание,—адвокат, обещавший (хотя бы даже конклюдентными поступками) своему приятелю судебную защиту до учинения им преступления,—ресторатор, продавший вина человеку, заведомо для него идущему на преступление и зашедшему выпить для того, чтобы подкрепиться, и т. д. Почти всякое недонесение, обыкновенно уже ненаказуемое как отрицательная форма деятельности, может быть превращена в наказуемую положительную форму пособничества, благодаря чрезвычайно широким и постепенно еще более расширяющимся определениям законодательств. Тоже
S) Французское уложение (art. 60, 62) признает участниками (complices): а) подстрекателей; 6) давших наставления к учинению преступного деяния; в) заведомо доставивших орудия для его учинения; г) заведомо оказавших помощь виновным в выполнении, подготовке или облегчении учинить его;
д)    заведомо доставлявших жилище пли помещение для собраний, пли для пристанища, виновникам обозначенных в законе групп преступных деяний;
е)    заведомо укрывавших вещи, добытые преступлением или проступком. По германскому кодексу (§ 49) пособничеством признается всякое заведомое оказание помощи виновному словом или делом. По венгерскому кодексу (§ 69) оно обнимает: а) облегчение или б) склонение другого к облегчению учинить преступление пли проступок; в) предварительное соглашение оказать помощь при совершении деяния или после него, или г) оказать помощь к обеспечению плодов преступного деяния, или д) к устранению мер правительственных. Голландское уложение (ст. 48) признает пособниками: 1) умышленно оказавших помощь при совершении преступления; 2) умышленно доставивших случай, давших разъяснения или средства при совершении преступления. 
можно сказать о подстрекательстве. Употреблявшийся прежде прием ограничения его определенными средствами, указанными в законе, ныне более и более оставляется, подстрекательство заявляет претензию обнять все возможные способы психического влияния человека на человека, притом, не только для склонения его на преступное деяние, но также в видах облегчения его выполнения. Граница между преступным и преступным утрачивается, и к уголовному суду привлекаются поступки, быть может не вполне безразличные в отношении нравственном, быть может даже заслуживающие мероприятий уголовно - юридических, но во всяком случае не имеющие ничего юридически общего с тем преступным событием, которое принимается за основание их ответственности.

IV.

А между тем, с другой стороны, доктрина о соучастии далеко не обнимает'!- всех случаев совместной преступной деятельности многих лиц, так что предлагаемые ею положения далеко не имеют того общего значения, которое мы от них были бы вправе ожидать и на которое они расчитаны.
Совершенно независимо от них стоят прежде всего случаи совместного причинения многими одного внешнего последствия по неосторожности. Некоторые криминалисты, правда, относят и их к соучастию, но число их весьма невелико и голос их лишен авторитетности, потому уже, что предлагаемые ими самими определения отдельных групп соучастников не могут найти никакого применения к вине неосторожной. Более авторитетное большинство не встречает по этому предмету никаких сомнений и предлагают обсуживать вину каждого по общим началам причинной связи, совершению безотносительно от правил о соучастии. Последния здесь совершенно игнорируются.
Далее, во вторых, в том же положении более и более оказываются случаи причинения многими одного общего последствия, хотя и не по неосторожности, а умышленно, но без соглашения или вообще без тех условий, лежащих в волевой стороне деятельности, наличность которых признается необходимою для соучастия. Здесь также деятельность каждого рассматривается, как самостоятельная юридическая величина, чему нисколько не препятствует физическая или механическая связь её с деятельностью других. Правила о соучастии сюда не применяются. 
Наконец, в третьих, правила эти не обнимают и тех случаев, когда признается нужным обложить наказаниями деятельность человека недовершенную, не имевшую в результате не только совершения, но и наказуемого покушения, или же когда представляется необходимость наказания какой либо деятельности безотносительно от связи её с совершением или покушением. Для них подле н отдельно от правил о соучастии приходится создавать особые правила, так как многие случаи этого рода не могут быть оставлены уголовным законодательством без внимания.
Сюда прежде всего относится деятельность должностных лиц. В силу того, что по самому положению своему они стоят на страже определенных интересов, со стороны их преступно не только действительное нарушение этих интересов и поставление их в опасность, по и неограждение их, которое для частных лиц никогда не может быть наказуемо. Притом, с точки зрения достоинства государственной власти, со стороны должностных лиц не могут быть терпимы многие поступки, которые со стороны лиц частных представляются хотя и предосудительными, но не преступными. В виду этих двояких соображений, уголовные законы но отношению к должностным лицам предусматривают ряд проступков, соприкасающихся с чужою преступною деятельностью, но конструируемых как delicti sui generis, совершенно безотносительно к общим правилам о соучастии и по составу, и но наказуемости. Иаковы должностные попустительство и недонесение о преступлении, наказуемые независимо от последнего. Таковы противозаконное участие должностных лиц в запрещенных для них торговых операциях, вступление в запрещенные для них договоры с частными лицами и т. и.
Кроме области государственной службы, существуют и другие области деятельности, в пределах которых государство заинтересовано предупреждать и наказывать злоупотребления. Сюда относятся многие промыслы, злоупотребление которыми может создавать общую опасность для благ личных или имущественных, например, промысел аптекарский, по производству и торговле взрывчатыми или легко воспламеняющимися веществами, строительный и т. п. Естественно, что государство, будучи заинтересовано в борьбе против злоупотреблений такими промыслами, запрещает важнейшия из них под страхом наказания как самостоятельные деликты: II нередко такие карательные постановления имеют в виду совместную деятельность агентов таких промыслов с посторонними лицами, 
например, продажу им опасных предметов без надлежащего разрешения; другими словами—ове пополняют собою правила о соучастии. Сюда также относятся, родственные с промыслами, профессии, например, врачебная, строительная, адвокатская и т. п. Сюда, далее, могут быть отнесены некоторые обстановки, сообщающия деятельности сами по себе высокий общественный характер, например, обстановка публичности, печати. Известно, что ныне появилось и более и более крепнет сознание необходимости запретить под угрозою наказания публичное возбуждение к преступлению речами или сочинениями, хотя бы даже никаких внешних последствий от того не произошло: это-вид подстрекательства, наказуемый независимо от общих условий соучастия и потому предусматриваемый как delictum sui generis.
Наконец, от соучастия оторвались прежде к нему относившиеся случаи прикосновенности, но не все из них распались; некоторые продолжают сохранять уголовно-юридическое значение, но уже как самостоятельные деликты, предусматриваемые в особенной части кодексов.
Таким образом, правила о соучастии, будучи с одной стороны крайне широки и неопределительны, захватывая в карательную область значительные массы людей, отвечающих не за свою, а за чужую вину, с другой стороны не отвечают требованиям научной конструкции, далеко не охватывая всех случаев совместной деятельности многих лиц на преступном пути.

V.

Вопросы о такой совместной деятельности многих лиц разрешаются несравненно проще и правильнее, если, отказавшись видеть в преступной деятельности многих одно преступное деяние, мы примем другое исходное положение, более согласное с природою вещей и состоящее в том, что предмет государственной карательной власти есть не деяние, а деятель, сам человек в его психическом состоянии преступности, подпадающий карательным мерам на столько, на сколько состояние это выразилось в определенных внешних проявлениях.
Теория преступного деяния была не в силах объяснить повышения наказуемости при рецидиве. С её точки зрения каждое преступное деяние составляет определенную величину, и если одно деяние было уже погашено наказанием, то оно не может оказывать никакого влияния на наказуемость другого последующего деяния; равным образом при совокупности преступлений следовало бы, придерживаясь строго руководящих положений этой теории, держаться принципа сложения наказаний; давая иные ответы, представители этой теории оказывались не последовательными. Такие ответы понятны и логичны лишь в случае, когда за исходную точку мы примем всю человеческую личность в её индивидуальном психическом состоянии. Последнее далеко не одинаково у преступника случайного и преступника закоренелого, и потому-то факте повторения как один из признаков закоренелости получает огромное значение для оценки виновности и определения наказуемости. Равным образом, встречаясь с человеком, учинившим несколько нарушений уголовного закона, мы имеем собственно не несколько вин, подлежащих наказанию, а все же одну только вину, и факт многократности есть лишь один из признаков её интенсивности; сметой точки зрения совершенно понятна непригодность здесь принципа сложения наказаний. Один виновник—одна вина одно п наказание. Известно, что именно к этим ответам пришли наука II законодательства, к явному ущербу для цельности и последовательное в теории преступного деяния., Но если эта теория оказалась несостоятельною для объяснения постановки рецидива и совокупности, то есть основание заподозрить её пригодность и для случаев совместной деятельности многих лиц. 
Конечно, психическое состояние'преступности как предмет карательной власти должно выразиться во вне, и это внешнее его выражение и есть преступное деяние. Но последнее даже мысленно не может быть отделено от личного психического состояния, составляя лишь внешнее выражение его, а не отдельно стоящую от него объективную величину. В одно деяние не могут вложиться не сколько личных состояний, и каждое деяние есть проявление личного состояния только одного лица. Преступное деяние—не предмет наказания, а только внешнее, хотя и крайне важное условие применения наказания. Им установляется предел государственного вмешательства в сферу личности. С мыслей пошлин не берут, cogi- talioiüs poenain nemo patitiir, и от степени интенсивности и экстенсивности этого признака, от напряжения и объема внешнего воплощения, мы заключаем о степени интенсивности и экстенсивности личного состояния преступности (Очевидно, выражение „преступность" здесь употребляется применительно к внутреннему состоянии Физической личности, а не для означения состояния общества или определенной общественной среды. Личное состояние преступности есть располагаемая человеком сумма положительных и отрицательных душевных способностей (волевых и сознавательных), заключающих в себе внутреннею возможность преступной деятельности. Наказуемым оно становится не ранее воплощения во вне.)
На склад господствующей доктрины уголовного права оказало и продолжает оказывать влияние излишнее сближение понятий уго- ловпо-юрпдпческих с гражданское правовыми. Этим объясняются прежния неудачные попытки свести понятие преступного деяния к понятию «нарушения права», возле которого в новейшее время становится дополняющее его понятие «поставления права в опасность». В обоих случаях единством объективного предмета нарушения определяется единство преступного деяния, п последнее рисуется как внешнее явление, мыслимое отдельно ось учиняющей его личности. Сколько нарушений, столько п деяний.  

Но мы видели уже, что при наличности одного нарушения какого либо права возможно несколько деяний, например, при лишении жизни одного человека—несколько предумышленных или умышленных убийств, или несколько смертельных телесных повреждений. Эта раздельность вины и нарушений уже признается и ныне в случаях стечения многих лиц без соучастия, когда вина каждого рассматривается как отдельное преступное деяние. Мы заметили также, что случаи так называемой совокупности преступлений правильнее формулировать как одну вину и одно деяние, потому что в таких случаях мы имеем дело с выражением внутреннего состояния преступности только одного липа, а не многих.
Если одно объективное последствие является целью или результатом многих деяний, то хотя вследствие этого между такими деяниями устанавливается связь, но только связь внешняя, а не внутренняя, физическая и, если хотите, социологическая, но не уголовно- юридическаи. С этих точек зрения, произведенное многими последствие может быть рассматриваемо как общее их дело, в котором каждый деятель принимал то или иное участие, п определение роли каждого может представлять высокий интерес. Мало того: так как такое внешнее последствие, многими произведенное, может стоять в физической или социологической связи с другими последствиями, причиненными иными лицами, то возможна речь о связи различных категорий и групп деятелей, действовавших отдельно и независимо, по споспешествовавших успеху одной и той же общей цели. Государственные перевороты подготовляются
общества или определенной общественной среды. Личное состояние преступности есть располагаемая человеком сумма положительных и отрицательных душевных способностей (волевых и сознавательных), заключающих в себе внутренние возможность преступной деятельности. Наказуемым оно становится не ранее воплощения по вне. 
постепенно, в произведении их принимают участие многие лица и группы лиц, участие, определить степень которого для историка представляет высокий интерес. Историк, с своей точки зрения, не может упускать из виду этого внешнего последствия, и деятельность каждого интересует его именно на столько, на сколько она к нему имеет отношение. Задача криминалиста иная. Призванный определить индивидуальную вину, он должен прежде всего тщательно выделить подлежащее его оценке из общей связи с другими событиями, если только последние не составляют причину определяемого в уголовно-юридическом смысле. Деятельность каждого лица для него есть нечто отдельное и независимое, подлежащее оценке сообразно своим индивидуальным признакам.
Уголовное право, провозглашающее принцип индивидуальной ответственности одним из самых коренных своих положений, только по недоразумению и по традиции продолжает говорить об уголовно-ответственном участии в чужой вине. На самом деле, каждый отвечает и может отвечать только за свою вину, и как ни тесна иногда, по-видимому, связь виновного с другими лицами, при ближайшем рассмотрении вина каждого оказывается совершенно своеобразною и особенною.
Доктрина уголовного нрава не без основания гордится тем, что ныне нет уже quasi—деликтов,- наказуемых почти наравиилось предусмотренными законом деликтами, как было во времена Карв- цова и Muyart-de-Vouglans’a. Но оказалось нечто еще худшее. Ныне есть quasi—виновники, к которым судья применяет уголовный закон и которых он карает собственно пе за их вину, а за вину чужую, только по искусственной и совершенно неверной конструкции относимую на их счет. Притом, понятие участия, и без того весьма широкое, по присущей человеческому духу наклонности к обобщению стремится расшириться еще более. Границы между дозволенным и запрещенным сглаживаются, твердое правило закона, сдерживающее судебный произвол, заменяется не определительною и по существу своему неверною логическою формулою, открывающею самый широкий простор личным измышлениям.
Всеми нашими силами мы восстаем против этого порядка, или, правильнее, непорядка вещей. Выход из него, по нашему крайнему разумению, лежит единственно в признании, что деятельность каждого лица, как бы тесно она ни соприкасалась с деятельностью других, заполняет понятие деяния; что последнее имеет уголовно- юридическое значение лишь как внешний признак внутреннего состояния личности; что только за такое выразившееся во вне состояние личность может подлежать ответственности, приняв эти положения, мы приходим к выводу quot delinquenti tot delicti. He может быть речи об уголовно-ответственном участии в чужой вине, вина каждого самостоятельна и отдельна как при единичной, так и при совместной деятельности. В обоих случаях для уголовно-юридической оценки вины каждого единственно пригодными должны быть признаваемы одни II те же общия начала причинности, при чем не только при единичной, но и при совместной деятельности отсутствие внутренней и внешней причинной связи каждого данного деятеля с явлением утрачивается возможность вменить ему это явление в вину.
Доктрина о соучастии складывалась в эпохи массовых движении, закону которых подчинялась и преступная деятельность. Ныне положение вещей существенно изменилось. Уголовная статистика свидетельствует, что повсюду совместная преступная деятельность более и более сменяется единоличною, число случаев соучастия понижается, преступные события индивидуализируют. Ныне, притом, научные способы распознавания индивидуальных оттенков виновности значительно развились. Благодаря этим причинам, становится еще более настоятельным п практически значительно облегчается рекомендуемый переход от системы массовой ответственности к системе индивидуальной ответственности. И только с завершением этого перехода уголовное право станет на высоту современного понимания справедливости.

VI.

Мы с удовольствием можем констатировать, что в литературе уголовного права имеются уже начатки такого индивидуализирования и намеки на возможность и желательность дальнейшего их развития.
Выше замечено, что соучастие понималось прежде значительно шире, чем ныне, и что объем его сокращался, постепенно выделяя из себя многие случаи совместной деятельности, ранее сюда относившиеся. Достаточно проследить этот вопрос по сочинениям трех последовательных корифеев германской юриспруденции, Фейербаха, Кэстлпна и Бернера, чтобы придти к такому заключению. Весьма широкая постановка Фейербаха, относившего к соучастию все случаи умышленной совместной деятельности многих лиц и присоединявшего сюда прикосновенность (Begünstigung), как подле него стоящую форму виновности в том же преступлении, значительно суживается у позднейших писателей. Писатели современные намь (у нас Таганцев, Сергеевский и Колоколов) уже выделяют из соучастия случаи стечения нескольких лиц в преступлении, при чем объем таких выделяемых случаев расширяется, а предлагаемую для них точку зрения раздельной виновности уже начинают пытаться применить и к случаям соучастия. В высшей степени интересна в этом отношении конструкция, предлагаемая одним из авторитетнейших германских криминалистов нашего времени, профессором Листом, и выводы, к которым он приходись
Профессор Лист различает следующия формы виновности. 1) единичное чиновничество, когда один человек выполняет весь состав преступного деяния: а) своими силами непосредственно или при помощи сил неодушевленной природы: б) посредством другого недееспособного субъекта; в) даже посредством дееспособного человека, но действующего" невменяемо (например, по принуждению), или без предвидения последствий, пли же без того особого намерения, которое требуется составом данного преступного деяния (например, человека, подговоренного поджечь застрахованное, но не имеющего намерения получить страховую сумму); 2 ) совместное чиновничество (Mehrtliiitaschait H разделяемое автором на два вида: а) совиновничество (Mitthäterschaft), слагающееся из лиц, принявших участие в самом выполнении (Ausführungsliandluug); здесь каждый сознает, что он действиями своими влагается к достижению общей цели, преследуемой действиями прочих совиновников; но совиновничество у Листа не есть форма участия, а форма самостоятельной деятельности, и потому хотя каждый совиновник отвечает за все последствие, но наказуемость каждого определяется независимо от наказуемости прочих участников; один из совиновников может быть наказан, как предумышленный убийца, другой как убийца умышленный, один за разбой, другой за кражу; и б); нарамное чиновничество (Nebenthäterschaft); состоящее в совместном причинении результата неосторожною деятельностью многих лиц; при нем каждый отвечает за все последствие, но независимо от товарищей; в 3) участие (Teilnahme), обнимающее два вида деятельности: а) подстрекательство, состоящее в умышленном склонении другого в учиненному им умышленному же преступному деянию, и б) пособничество, состоящее в умышленном оказании помощи другому в умышленно учиненном им® преступлении или проступки.⁷ (Liszt Lelivbucli des deutsefcen Stcafrechts, 4-е изд. 1891. 50. 51, 53.) 
В этой конструкции, следовательно, уже только две формы деятельности-подстрекательство и пособничество — относятся к участию, все же прочия формы рассматриваются самостоятельно II независимо друг от друга, что составляет значительный шаг вперед на пути индивидуализирования уголовно-юридической вины. Но при ближайшем рассмотрении оказывается более правильным изменить постановку и этих двух форм.
Относительно первой из них, подстрекательства, мы находим намек на возможность такого изменения у самого Листа. «Понятие подстрекательства, говорит он (§ 49. II, 1), допускает двоякую постановку. Его можно рассматривать как посредствующее причинение последствия, причинение, при котором оказание влияния на (физического) виновника составляет лишь одно из звеньев в общей цели причинности. При этом воззрении подстрекательство было бы посредствующим или интеллектуальным виновничеством. Но против этого воззрения, единственно основателъншо с научной точки врении, единственно пригодного для судебной практики, возражают, что при нем виновник представляется орудием в руках подстрекателя, а это несогласимо с положением о свободе воли. Поэтому говорят, что свободной деятельностью (физического) виновника производится «перерыв в причинной связи» между действием подстрекателя и результатом, и что подстрекательство должно быть рассматриваемо не как посредствующее самостоятельное причинение последствия, а лишь как участие в деле, учиненном (физическим) виновником. 'Гакова точка зрения действующего (германского) права. Благодаря ей, подстрекательству усвоивается служебная роль, его наказуемость ставится в зависимость от наказуемости (физпчечеекого) виновника учиненного деяния».
Из приведенной выдержки видно, куда направлены стремления самого Листа, и с ним нельзя не согласиться. Пора отказаться от усвоения подстрекательству служебной роли, пора рассматривать его как форму самостоятельной виновности, прибегающей к посредству третьих вменяемых лиц. Подстрекатель, как и исполнитель, действуют для выполнения задуманного; разница между ними только в деталях причинной связи их деятельности с последствием. Каждый из них может быть обсуживаем ъ совершенно самостоятельно и независимо друг от друга, по степени проявленной ими преступности и по общим началам причинности. В виде общего правила, наказуемость подстрекателя может быть ограничена наличностью результата; но в некоторых случаях, как это и действительно  встречается в новейших кодексах, она может иметь место II без этого условия.
Тоже должно сказать п о пособничестве. То, что ныне подразх- мевается под пособниками в доктрине и положительных законодательствах, обнимает деятелей различных категорий.
Во первых, сюда относятся интеллектуальные и физические исполнители преступления, отличаемые от виновников лишь количественною стороною деятельности. Гак как этот количественный признак не имеет твердого критерия, то в установлении его по необходимости господствует произвол, и демаркационная черта между пособниками с одной стороны, виновниками или совиновниками с другой, не отличается твердостью. К этой категории всего правильнее применить формулу виновничества и общия положения о причинной связи, так как причиною явления должно быть признаваемо не только действие, всецело и исключительно его производящее (строго говоря, даже нет таких действий), но и действие, рассчитывающее на помощь других сил⁸ (По видимому, только эту категорию пособников имел В ВИДУ проф. Лист, говоря в своем Lehrbuch, 4-е изд., § 49. 11. 2: „Между тем как пособничество рассматривали как несамостоятельное участие в чужом деле и требовали для пособников без всяком исключении меньшую наказуемость, чем для виновника, возникла потребность от пособничества, как менее важного участия, отличить совинившегося как равно важное участие. Таково воззрение и действующего германского уголовного кодекса. Но узко формалч- е,п ическое различие пособников и сов и нов инков м соответствует потребностям правосостояния. Оно побуждает науку заводить речь о главных пособниках, наказуемых как совишовшикик оно принуждает судебную практику придавать понятию еовпновничества на столько широкий смысл, что оно становится совершенно неуловимым и ни в чему непригодным. По этому новейшая иностранные законодательства обнаруживают стремление или вполне упразднить это различение (норвежский проект), или смягчить его(итал. У лож. я русский проект), или по крайний мере освободить суд от непременной обязанности понижении наказания для пособников (австр. проект 1889)) Пособники, не отвечающие понятию виновников, отойдут к другим группам.
Вторую категорию пособников составляют, лица, действующие до наступления преступного результата, но не участвующая в самом его выполнении (Aiisfüliruugsliandlung) ни непосредственно, ни посредственно. Их деятельность, рассматриваемая в общей цепи причин и последствий между явлениями общественной жизни, нередко оказывается в тесной связи с преступными событиями, создаваемыми другими лицами, обусловливает их, но тем не менее последние во всем их Объеме не составляют их дела. Только частица их—  дело их рук, остальное - чужое дело, которое не может и не должно быть им вменяемо в вину. Ошибочно сближают умысел виновника и умысел пособника, говоря, что они желают одного и того же преступления. Виновник действует с умыслом выполни. Не преступного деяния. Пособник хотя также имеет “ перспективе то же нарушение уголовного закона, но его умышленность появляется не на осуществление чужого преступного деяния, а на выполнение собственной деятельности, правда, присоединяющейся в чужой но по внутреннему складу самостоятельной и независимой от неё ’ По этой деятельности и но этому умыслу он должен быть обсиживаем, а не по чужой вине. При конструкции этой деятельности" имеет значение сказанное выше (§ IV) о случаях злоупотребления должности, промысла, профессии, и обстановки. Если деятель находится в одном из таких положений и совершает злоупотребление им то вина его составляет именно злоупотребление данным положением, которое может быть обложено карою более или менее тяжкою, смотря по важности и глубине последовавших от того внешних изменений. Такие определения обнимут большую часть случаев пособничества рассматриваемой категории, но затем останутся еще некоторые случаи этого рода, которые, может быть, окажется нужным предусмотреть специальными определение как delicta sui-generis, обложив наказанием лишь действительно достойные. 
Наконец, последнюю категорию пособничества составляет деятельность, выполняемая или долженствовавшая быть выполненной после преступления, но обещанная до учинения его. Не стоя ни в какой причинной связи с преступным событием, она лишь тогда относится к участию. Место её - в наказуемых форм прикосновенности, при чем, конечно, факт предшествующего обещания может быть принят за основание к повышению наказания.
Затем конечно, в качестве самостоятельных деликтов законодательство может предусмотреть преступные единения-заговоры и шайки -даже безотносительно к достигнутым ими результатам, насколько это представляется необходимым в интересах общественной безопасности. Наказуемым может быть объявлено или только составление таких единений, или также и принятие в них участия. Но и в последнем случае, очевидно, такое участие есть самостоятельная вина каждого; члена преступного товарищества, в  состоящая в том, что он входит в него как сочлен; за результаты же причиненные товариществом, хотя бы оно было 
запрещено законом как таковое, каждый товарищ может отвечать на столько лишь, на сколько сам он своею деятельностью был непосредственною или посредствующею его причиною. Предусматривая же опасный единения, как особые деликты, а не в общей части кодекса, законодатель вместе с тем естественно натолкнется на вопрос, когда именно интересы общественной безопасности требуют запрещения их под страхом наказания, и ограничится запретить их только для таких случаев.
Такой же пересмотр настоятельно желателен и в области понятия пособничества. Ныне определения его помещаются в общей части кодексов, так что но отношению ко всем преступлениям наказуемый круг пособников одинаков. Только в некоторых законодательствах уставляется, что пособничество ненаказуемо при нарушениях, будучи ответственно лишь при преступлениях и проступках, где объем его остается всегда одинаковым. А между тем, что едва ли вызывается действительными интересами общественной безопасности; во всяком случае вопрос, в каком именно объеме сопутствующая и присоединяющаяся деятельность требует наказуемости, достоин внимания в должен быть разрешен не по одинаковому для всех преступлений шаблону, а на основании склада и особенностей каждого случая. И ныне приходится уже встречаться с сознанием непригодности этого шаблона для некоторых деяний и с попытками заменить его другими более соответствующими правилами, именно относительно проступков печати, где всего наглядное выступаем на вид неверность привлекать к ответственности работников типографского ставка за содержание сочинения, написанного и распространяемого другими лицами, всего очевиднее полная раздельность виновности тех и других, даже при одинаковости умысла и соглашении. Но все сделанные до сих пор попытки конструкции особых постановлений о соучастии в проступках печати оказались неудачными, и нельзя не отнести этого на счет причин двоякого рода. Во первых, подле них остаются в общей части кодексов общие постановления о соучастии, неизбежно оказывающая на них влияние. В связи с этим, во' вторых, стоить то, что в основании этих постановлений продолжают лежать идеи единства деяния, совершаемого столь различными по природе своей деятелями, и участия их в одном и том же проступке, между тем как на самом деле ими совершаются различные деяния и вина каждою из них представляется вполне самостоятельною и раздельною. 
Только при признании такой раздельности и самостоятельности вины каждого «участника» возможно правильное решение вопроса о содержании и объеме их уголовной ответственности.
Может казаться, что отмена постановлений о соучастии приведет к необходимости через-чур глубоких изменений в уголовных кодексах. Конечно, переработка некоторых частей их окажется при этом неизбежною, так как весьма важно, чтобы те формы пособничества, которые не могут быть поставлены в причинную связь с преступным событием и потому не могут быть рассматриваемы как виновничество, были конструированы не по одному шаблону для всех случаев преступных событий, а применительно к природе каждой видовой пли родовой группы их; так, напр., для деяний корыстных, быть может, потребуется иная конструкция, чем для не корыстных. Но, с одной стороны, необходимость пересмотра условий и объема совместной ответственности применительно к отдельным видам преступлений остается и при сохранении теперешнего института соучастия. С другой—идея раздельности вины на самом деле до такой степени родственна уголовно юридической области, что даже современные кодексы, смешивающие преступное событие с преступным деянием, могут быть без изменения конструкции приспособлены к ней. И теперь все постановления кодексов рассчитаны на личную вину и говорят почти всегда об одном виновнике, чем эта задача значительно облегчается; когда из соучастия выделилось стечение многих лиц, то это новое научное понятие не потребовало никаких изменений в кодексах. Вт. дальнейшем нужно будет лишь несколько изменить чтение статей закона. Напр., когда закон говорить: «виновный в умышленном убийстве», «виновный в умышленном присвоении чужого имущества с целью обратить его в свою собственность», то мы понимаем ныне эти постановления в том смысле, что ими предусматривается произведение во вне определенного результата — лишения жизни, сокращения чужой имущественной сферы и т. II. Но не только с равным, а, как мы видели, даже с большим еще основанием мы можем читать эти статьи иначе, перенося центр тяжести с преступного события на осуществление момента внутренней виновности, т. е. на самую деятельность. Тогда эти статьи получать такое чтение: «виновный в осуществлении умысла лишить жизни», «виновный в осуществлении умысла присвоить чужое имущество с целью обратить его в свою собственность», и т. под. При таком чтении раздельность виновности и ответственности каждого деятеля  достаточно обеспечивается, ибо даже при одинаковости внешнего  бытия каждая форма волевого направления многих, совместно  причинивших, найдет в законе соответствующее выражение. При это добавим, что такое именно чтение наиболее соответствует уголовно-юридической области, где внешнее принимается во внимание  как продукт внутреннего и где нередко применяются весьма pазные меры ответственности даже при отсутствии каких бы то было внешних результатов, напр., при покушений.