С середины 70-х гг. прошлого века во многих странах мира, полиэтничес­ких по своему составу, в том числе и в СССР, при все более углубляющейся интернационализации культур и уни­фикации образа жизни начала разви­ваться тенденция роста этнической идентичности (этничности)¹. Эта тен­денция хотя и была замечена отече­ственной наукой, но не подверглась первоначальному теоретическому осмыслению и, не вписываясь в суще­ствующие на тот момент научные парадигмы, получила название «этни­ческого парадокса современности». Тем самым была снята необходимость научного прогноза развития данного явления. В последние годы этнические процессы в мире еще больше активи­зировались, превратившись в сформи­ровавшееся явление «этнического ре­нессанса».

Кризис идентичности, связанный с нивелировкой «Я» и наблюдающий­ся в странах Запада в последние деся­тилетия, остро переживается не толь­ко как трагедия отдельной личности, но и как трагедия общества. Личности не с кем отождествиться, превратить свое одинокое «Я» во внушительное «Мы». Растут неудовлетворенность, обида, безнадежность. Это — соци­альная фрустрация, при которой наци­ональность воспринимается как ава­рийная группа поддержки, наиболее доступная форма групповой иденти­фикации для больших масс людей.

Данные этносоциологических исследований свидетельствуют, что этничность в полиэтнических государ­ствах возрастает в условиях социально­экономических кризисов и политичес­ких напряжений. Политические и эко­номические процессы, начавшиеся в нашей стране в конце 80-х гг. прошло­го века, явились катализаторами стре­мительного роста этничности. Стагна­ция нашего общества привела к сни­жению его нравственного уровня. В основе обоих этих явлений лежит один механизм — психологическая защита личности от деиндивидуализации.

«Этнический ренессанс» — явление по своей сути глубоко положительное, поскольку актуализирует ценность эт­нокультурного многообразия и этнического опыта. Однако рост этничности приводит к усилению этноцент­ризма, который в условиях снижения нравственного сознания общества и возможного воздействия так называе­мого «подросткового синдрома»² чреват негативными последствиями. Он усиливает, гипертрофирует и абсолю­тизирует разницу между «своими» и «чужими», что приводит к росту наци­онализма, всплеску межнациональной розни.

Согласно последним социологи­ческим данным, этничность остается весьма существенным фактором раз­вития различных регионов России и стран СНГ, что требует внимательно­го отношения со стороны профессио­нальных психологов.

Межэтническая напряженность в бывших союзных республиках, а те­перь самостоятельных государствах, привела к миграции большого количе­ства людей. Возникают проблемы, связанные не только с жильем, трудо­устройством, акклиматизацией, но и с трудностями психологической адапта­ции при попадании в другую культур­ную среду. В США, Канаде, Австра­лии, во многих полиэтнических стра­нах Европы существуют специальные этнопсихологические консультационные службы, которые занимаются эти­ми проблемами, а также вопросами предупреждения различных этничес­ких конфликтов.

Этнопсихологические характери­стики личности (или группы) прояв­ляются в различных критических си­туациях межличностного и внутри- личностного выбора тогда, когда старые, наработанные при ином со­циально-экологическом образе жиз­ни этнические стереотипы и нормы решения проблем не срабатывают, а новые еще находятся в процессе сво­его формирования. То есть специфи­ческие этнопсихологические фено­мены обнаруживаются в ситуациях взаимодействия разных культур, ока­зываются продуктом совместной де­ятельности в этих ситуациях.

Для обеспечения эффективности любых форм этнопсихологической работы (научные исследования, мно­гоцелевой межкультурный тренинг, индивидуальные методы коррекции самосознания для лучшего понима­ния своей культуры и т. п.) требуется психодиагностика актуального эт­нопсихологического статуса (АЭПС)³ личности.

Определение актуального этно­психологического статуса дает воз­можность прогнозировать поведение субъекта при встрече с другой этни­ческой культурой и служит базой для дальнейшего проведения коррекци­онной работы по предупреждению или амортизации «культурного шока». Они могут оказать существен­ную помощь в предупреждении край­них форм негативного поведения в ситуациях межэтнического взаимо­действия.

Подбор методов для психодиагно­стики этнопсихологических проявле­ний личности, свидетельствующих о ее актуальном этнопсихологическом статусе, требует особого внимания. Мы остановимся на подходе, предло­женном А.Г. Асмоловым и Е.И. Шлягиной [2]. Рассмотрим выделенные ими различные уровни анализа АЭПС, а также соответствующие им методи­ческие приемы их изучения.

Первый квазипсихологический уро­вень изучения этнических проявлений - это уровень, на котором исследуют­ся существующие в массовом созна­нии представления (об эталонах восприятия, чертах личности, нравствен­ных ценностях и нормах поведения), характеризующие некоторую типич­ную для данного этноса личность. Именно эти представления о различ­ных этнических стереотипах социали­зируются личностью в ходе ее интериоризации в той или иной этнической общности. В качестве методических приемов исследования здесь могут вы­ступать различные опросники: метод шкалирования этноцентризма Д. Ле­винсона, шкалы социальной дистан­ции Богардуса, методика «приписыва­ния качеств» Д. Катца и К. Брейли, ме­тод контент-анализа и др. Подчеркнем, что с их помощью выявляются пред­ставления об этническом характере, бытующие в культуре, но не место и функции этнических стереотипов в собственно индивидуальной жизни личности.

На втором — интерпсихологическом, интерсубъектном уровне исследуются этнические операциональные уста­новки, возникшие в ходе интериоризации этнических стереотипов, существующих в массовом сознании и определяющих поведение участников совместной деятельности. Этот пласт установок может быть изучен с помо­щью различных методик, моделирую­щих поведение субъекта в ситуациях «закрытого» общения, построенных по нормативно-заданным правилам. Например, известный парадокс Лапьера иллюстрирует расхождение между реальным и вербальным поведением владельцев американских отелей по отношению к китайцам. В ситуации «закрытого» общения могут быть ис­пользованы различные приемы изуче­ния группового давления, сконструи­рованные по типу известной методики исследования конформности С. Аша. Разработка таких методик для иссле­дования этнических операциональных установок — насущная задача этнопси­хологии.

И, наконец, третий — интрапсихологический уровень анализа этнопсихо­логических проявлений личности — это уровень изучения этнических смысловых установок, определяющих поступки и действия личности как индивидуальности. Этнические смыс­ловые установки формируются из операциональных этнических установок в том случае, если в определенных про­блемно-конфликтных жизненных об­стоятельствах те или иные нормы и стереотипы этнической культуры при­обретают личностный смысл [1]. В ка­честве методов диагностики этничес­ких смысловых установок могут быть использованы различные проектив­ные методики, позволяющие исследовать трансформации мотивационно­смысловых образований личности в проблемно-конфликтных ситуациях.

Одной из форм проявления смыс­ловых этнических установок является этническая толерантность личности. В психологии под толерантностью по­нимается «отсутствие или ослабление реагирования на какой-либо небла­гоприятный фактор» [4, с. 401]. Внеш­не это может выражаться в выдержке, самообладании, способности личнос­ти длительно выносить неблагоприят­ные воздействия без снижения адап­тивных возможностей. Социология же под толерантностью подразумевает «терпимость к чужому образу жизни, поведению, обычаям, чувствам, мне­ниям, идеям, верованиям» [6, с. 350]. Этническая толерантность является частным случаем общей толерантнос­ти личности. В социологии под толе­рантностью имеют в виду именно этот частный случай.

Основываясь на том, что этнопси­хологические характеристики личнос­ти проявляются, в основном, в различ­ных критических ситуациях межлично­стного и внутриличностного выбора, и на том, что вхождение личности в но­вую культурную среду является для нее стрессогенным фактором, снижаю­щим толерантность, мы сформирова­ли следующую базовую гипотезу. Субъект будет по-разному реагировать на проблемно-конфликтную ситуа­цию в своей и инокультурной среде, что выражается в разном уровне толе­рантности личности, так как проблем­но-конфликтная ситуация в инокуль­турной для субъекта среде обладает большей неопределенностью и более высокой степенью фрустрированности. Уровень этнической толерантнос­ти⁴ будет зависеть от степени этничес­кой идентичности личности со своей этнической группой, а также от на­правленности и содержания авто- и гетеростереотипов.

Для проверки этой гипотезы нами были отобраны четыре методики.

В качестве первой базовой методи­ки нами использовалась модификация рисуночного теста фрустрации С. Розенцвейга. [7, с. 44—53]. Этот тест по­зволяет выявить индивидуальные устойчивые особенности реакции на фрустрацию. Индивидуальными пере­менными, выраженными в показате­лях теста, являются доминирующие направления реакции (агрессии, по замыслу автора), пропорция типов этих реакций (какие обстоятельства ситуаций в центре внимания), а также степень социальной адаптации (соот­ветствие нормам группы, популяции). Последний показатель, по предполо­жению автора, характеризует не толь­ко особенности поведения, но косвен­ным образом и степень личностной толерантности к фрустрации [7, с. 44].

Кроме того, методика С. Розенцвейга, в отличие от других проектив­ных методик, является в значительной степени стандартизованной и может считаться тестом в психометрическом значении этого слова. Поскольку ис­пытуемый более или менее сознатель­но идентифицирует себя с фрустрированным персонажем, то полученный профиль ответов можно считать харак­терным для самого субъекта. К досто­инствам методики Розенцвейга отно­сятся высокая ретестовая надежность и возможность модификации для ис­следования различных этнических по­пуляций. Мы использовали модифи­кацию теста, которая моделировала «попадание» в инокультурную для ис­пытуемого среду. Тестирование прово­дилось двумя сериями. Первый раз — в своем классическом варианте, его результаты являлись фоновыми. Во второй раз испытуемого просили представить, что он находится в инокультурной среде (Вильнюсе).

Сравнивая результаты первой и второй серий, мы выявили уровень этнической толерантности личности, а также выяснили, за счет каких внутриличностных изменений происходит его повышение или понижение. Ин­дикаторами внутриличностных изме­нений являются изменения типов ре­акций испытуемых во второй серии по сравнению с реакциями в первой се­рии. Возможность выявить перемены в мотивационно-смысловой сфере личности в воображаемой ситуации инокультурного окружения придает особую ценность предлагаемой моди­фикации теста С. Розенцвейга.

Как мы уже отмечали, этническая толерантность личности зависит от направленности и содержания авто- и гетеростереотипов. Для их диагности­ки на интрапсихологическом уровне анализа был выбран второй метод — цветовой тест отношений (ЦТО) [8, 9]. Основанием для выбора этого теста послужил тот факт, что с его помощью возможно получение цветовых ассоциаций по отношению к значимым лицам и социальным стимулам неза­висимо от национальности, возраста и образования испытуемых. Нашим ис­пытуемым в первой серии предлага­лось проранжировать цветные карточ­ки в порядке предпочтения с обычной инструкцией, а во второй серии про­водился краткий вариант ЦТО, при этом давалась инструкция подобрать цвет, который больше всего подходит к «типичному представителю твоей национальности», и цвет, наиболее подходящий «типичному представите­лю другой национальности».

Третьим в батарее методик стал тест «Рисунок несуществующего животно­го» (РНЖ) [5]. Методика РНЖ отно­сится к разряду проективных. Предпо­лагается, что в малоструктурированной ситуации содержание фантазийной продукции в основном определяется имплицитными структурами индиви­дуального опыта испытуемого, опо­средствующего процесс рисования [5, с. 54]. Поэтому данная методика при­менялась как с целью выяснения черт личности испытуемого и особеннос­тей его реагирования в конфликтных ситуациях, так и для диагностики авто- и гетеростереотипов. Основани­ем для последней послужило экспери­ментально проверенное положение о том, что, кроме проекции Я-образа, рисунок может воплощать идеальный Я-образ и образ значимого другого.

Тест предлагался испытуемому трижды. В первой — контрольной — серии — с обычной инструкцией. Во второй и третьей сериях давалась мо­дифицированная инструкция: «На­рисуйте несуществующее животное так, как, по Вашему мнению, его на­рисовал бы человек одной (другой) с Вами национальности». Для обра­ботки рисунков применялся метод экспертных оценок.

Данные, полученные с помощью методики С. Розенцвейга, хорошо со­гласуются с данными РНЖ.

Указанные выше проективные ме­тодики были дополнены четвертой — вербальной, опросной методикой, раз­работанной Г.У. Кцоевой и названной диагностическим тестом отношений (ДТО) [3]. Автор методики при ее по­строении исходила «из общего теоре­тического положения, основанного на существовании тенденции к иденти­фикации индивида с определенной этнической общностью. Причем такая идентификация предполагает, глав­ным образом, позитивное ценностное отношение к собственной этнической группе» [3, с. 43]. Это является причи­ной дифференциации восприятия эт­нических общностей по шкале «нра­вится — не нравится».

В методике использовались специ­ально подобранные пары качеств, одно из которых являлось положи­тельным, а второе носило негативный характер. Например, из пары «щед­рость — жадность» использовалось только одно негативное качество — «жадность», а в качестве противопо­ложного предлагалась «золотая сере­дина» — «экономность», «бережли­вость» [3]. Такой принцип подбора определялся целью методики — иссле­дование эмоционально-оценочного компонента стереотипа. В полном варианте методики — 20 пар качеств. Стимульный вариант краткого вариан­та методики, используемый нами в ис­следовании, состоит из 12 пар качеств: осторожный — трусливый, диплома­тичный — лицемерный, агрессивный — активный, экономный — жадный, тем­пераментный — вспыльчивый, гордый — высокомерный, остроумный — ехид­ный, находчивый — хитрый, общи­тельный — навязчивый, покладистый — бесхарактерный, настойчивый — упрямый, аккуратный — педантичный.

Испытуемым предлагается оце­нить степень выраженности предло­женных характеристик у «типичного представителя своей национально­сти», «типичного представителя дру­гой национальности», а также оценить по этим характеристикам себя, «иде­ал». Степень выраженности качеств оценивается по 7-балльной шкале (от 1 до 7; 1 — качество практически отсутствует, 7 — качество выражено наи­более полно). Результаты оценивают­ся по трем параметрам: амбивалентно­сти, выраженности и направленности.

Остановимся более подробно на результатах конкретного проведенно­го нами лонгитюдного исследования, целью которого было выявление этни­ческой толерантности русских по от­ношению к литовцам.

Первый этап его был проведен в начале 1989 г., последующие — в 1990, 1991 и 1992 гг. Эти четыре года были исключительно насыщены карди­нальными политическими события­ми в области межнациональных отно­шений⁵, что позволило нам выявить влияние политической обстановки в стране на степень выраженности эт­нической толерантности русских по отношению к литовцам. Каждый год в исследовании принимало участие 30 человек, русских по национальности, в возрасте от 19 до 25 лет, не имеющих длительных личных контактов с пред­ставителями литовской национально­сти. Выборки испытуемых на всех четырех этапах исследования сопостави­мы по возрасту, полу и социальному статусу, все четыре раза тестирование проводилось по одним и тем же четы­рем указанным выше методикам. Каж­дое обследование проводилось в две серии. Первая серия представляла со­бой фоновую серию всех тестов, во второй давались предложенные нами модификации. В качестве представи­теля другой национальности высту­пал воображаемый литовец.

В исследовании подтвердилась ги­потеза о существовании различных способов реагирования личности на однотипные проблемно-конфликтные ситуации в своей и чужой этнической среде. Было также доказано воздей­ствие социально-политической обста­новки на степень выраженности этни­ческой толерантности. Социально-по­литическая обстановка неоднократно менялась в течение этих четырех лет. Так, в 1989 г., когда только начали по­являться первые робкие требования о государственной самостоятельности Литвы, а движение народного фронта «Саюдис» представлялось средствами информации СССР демократически прогрессивным, этническая толерант­ность русских по отношению к литов­цам в воображаемой ситуации пребывания в Вильнюсе повысилась в 84% случаев и лишь в 16% — снизилась. По результатам теста С. Розенцвейга, у аб­солютного большинства испытуемых (84,2%) уменьшилось количество экстрапунитивных реакций препятственно-доминантного и эгозащитного ти­пов (агрессивные реакции, направ­ленные на внешнее окружение) в условиях воображаемого пребывания в Литве. Причем их уменьшение про­исходило в основном за счет повыше­ния уровня интрапунитивных реак­ций необходимостно-упорствующего типа (39%), что указывает на усиление чувства собственной ответственности за происходящее, проявляющееся не в эгозащитном самообвинении, а в увеличении количества конструктив­ных решений проблем.

Значительно повысился также уро­вень реакциий необходимостно-упорствующего типа (30%). Отмечалось резкое снижение количества реакций препятственно-доминантного типа за счет повышения необходимостно-упорствующих реакций (70%), свиде­тельствующих об увеличении потреб­ности испытуемых в самостоятельном преодолении фрустрирующих компо­нентов ситуаций. На основании полу­ченных в 1989 г. результатов нами было выдвинуто предположение о том, что пребывание в Литве и общение с ли­товцами трактовалось большинством испытуемых как ситуация в высшей степени неопределенная. Поведение и реакции наших испытуемых можно сравнить с поведением «гостя в незна­комом доме». Неопределенность ситу­ации, с одной стороны, и восприятие окружения как превосходящего по уровню цивилизованности (по результатам других методик), с другой, по­рождали более конструктивный и бо­лее конформный типы поведения.

Типы реакций испытуемых, свя­занные с неуверенностью в себе, раз­личались между собой. У большинства испытуемых (84%) неуверенность спо­собствовала повышению общего коли­чества реакций конструктивного типа, особенно интрапунитивных необходимостно-упорствующих реакций, направленных на разрешение ситуа­ции своими силами.

У других неуверенность в собствен­ной компетентности и адекватности в данной ситуации вызывала боязнь оказаться в положении отвергнутого. В результате в ответ на отрицательные реакции других людей (в нашем слу­чае — воображаемых литовцев) чело­век пытался действовать в соответ­ствии с тем типом поведения, который присущ, по его мнению, представите­лям литовской национальности. В от­ветах наших испытуемых появлялось большее, чем в своей среде, количе­ство попыток рассматривать ситуацию примиряющим образом. Давались от­веты типа «никто не виноват», «всякое бывает» и т. п., особенно в тех случа­ях, где «пострадавшим» являлся имен­но сам испытуемый.

По результатам исследования 1989 г. можно сделать вывод, что этническая толерантность русских по отношению к литовцам повышается при вообра­жаемой ситуации попадания в Литву.

В 1990 г. мы получили по методике С. Розенцвейга совершенно иные ре­зультаты. Характер реакций большин­ства наших испытуемых на проблем­но-конфликтные ситуации при воображаемом попадании в Литву резко изменился. Этническая толерантность к литовцам у испытуемых значитель­но упала. У большинства испытуемых (62,5%) количество экстрапунитивных реакций во второй серии возросло по сравнению с первой (фоновой). Сред­ний показатель повышения экстрапунитивных реакций оказался равным 17,1% (36,8% — в первой серии и 55,7% во второй) при среднем показателе, в норме равном 40%. У 16,6% испыту­емых количество экстрапунитивных реакций не изменилось, у 20,8% было зафиксировано незначительное снижение (на 5%) их уровня во второй се­рии по сравнению с первой. Таким образом, наши испытуемые по степе­ни выраженности этнической толе­рантности к литовцам разделились на три неравномерные группы.

По результатам других методик авто- и гетеростереотипы испытуемых первой (самой большой) группы отли­чались от авто- и гетеростереотипов испытуемых второй и третьей групп, в которых они были одинаковы.

Увеличение уровня экстрапунитивных реакций у испытуемых первой группы происходило за счет пониже­ния общего количества импунитивных и интрапунитивных реакций, причем средний показатель снижения для импунитивных реакций оказался боль­шим, чем для реакций интрапунитивных. Резко повысилось количество реакций эгозащитного типа — у 58,3% испытуемых. Средний показатель со­ставлял 17%. Уменьшение уровня ре­акций эгозащитного типа было отме­чено у 37,5% испытуемых и составля­ло 10% по сравнению с уровнем, зафиксированным в первой серии. Увеличение количества эгозащитных реакций у испытуемых происходило в основном за счет понижения уровня реакций необходимостно-упорствующего типа.

Таким образом, в 1990 г. большин­ство испытуемых (первая группа) ре­агировало на конфликтные ситуации, возникавшие в воображаемой ситуа­ции «попадания» в Литву, увеличени­ем общей агрессивности (снижением этнической толерантности). Возни­кающие ситуации рассматривались ими как угроза собственному «Я», а следующая за этим эгозащитная реак­ция носила характер обвинения дру­гих людей (в данном случае — пред­ставителей литовской национально­сти). Произошло резкое сокращение, по сравнению с 1989 г., попыток рас­смотрения возникающих конфликт­ных ситуаций примиряющим обра­зом, одновременно возникла тенден­ция приписывания ответственности за происходящее другим людям. В большинстве случаев испытуемые во­обще прекращали попытки разреше­ния ситуации своими силами и огра­ничивались лишь самозащитными реакциями, которые выражались во всякого рода обвинениях в адрес других людей и существующих у них по­рядков (в нашем случае — в адрес представителей литовской нацио­нальности).

Известно, что реакцией на фруст­рацию является актуализация различ­ного рода защитных механизмов, од­ним из которых является увеличение агрессивности (снижение толерантно­сти). Следовательно, можно сделать вывод, что конфликтные ситуации, имеющие место при воображаемом попадании в Литву, фрустрируют на­ших испытуемых в значительно боль­шей степени, чем аналогичные конф­ликтные ситуации, возникающие в собственном окружении. Возникает вопрос: с чем это может быть связано? В данном случае это может объяснять­ся изменившейся в 1990 г. политичес­кой ситуацией в стране, связанной с межнациональными отношениями. Крушение мифа о новой исторической общности людей — «советском наро­де» превратило прежде теоретический вопрос о межнациональных отноше­ниях в повседневную проблему каждо­го человека.

Изменению отношения к литов­цам у большинства наших испытуемых могло способствовать окончательно сформировавшееся к 1990 г. твердое желание народов Прибалтики выйти из состава СССР. В определенной сте­пени само желание народов Прибал­тики отделиться фрустрировало рус­ских людей. Мы полагаем, что сила фрустрации могла быть не так велика, если бы желание прибалтийских наро­дов было удовлетворено сразу, то есть произошло отделение на доброволь­ной двухсторонней основе. Но этого не случилось. Руководство страны за­явило о несовпадении интересов при­балтийских республик и Союза по данному вопросу. Противоположное определение ценностей привело к возникновению у народов опасения того, что если «противоположные» интересы и ценности других народов будут достигнуты, это приведет к ущемлению их собственных интере­сов и, следовательно, к ухудшению положения.

Результаты, полученные в 1990 г. с помощью других методик, свидетель­ствуют не только о падении этничес­кой толерантности к литовцам у боль­шинства испытуемых (первая группа), но и о развитии негативной смысло­вой установки, выражающейся в вос­приятии литовцев (гетеростереотип литовцев) как людей черствых, невоз­мутимых, у которых отсутствует чут­кость, терпимость, умение понять чу­жую точку зрения и уважение иных вкусов и привычек. У испытуемых не­многочисленных второй и третьей групп, у которых этническая толеран­тность к литовцам во второй серии не изменилась или незначительно повы­силась, негативная смысловая уста­новка по отношению к литовцам от­сутствовала.

В 1991 г. исследование было прове­дено сразу же после кровавых январс­ких событий в Вильнюсе. Демократи­ческая общественность и пресса ока­зались на стороне литовцев, и это сказалось на результатах исследова­ния. Был получен положительный ге­теростереотип литовца, причем литовец представлялся испытуемым челове­ком менее агрессивным, чем русский (по результатам ЦТО и методики РНЖ). Результаты методики РНЖ свидетельствовали о том, что боль­шинство испытуемых изображали ли­товца незащищенным и пассивным. Нами было сделано предположение, что подобные рисунки явились отра­жением того, что испытуемые воспри­нимали литовцев в сложившейся си­туации жертвами агрессии. Здесь сле­дует вспомнить, что по результатам 1990 г. гетеростереотип литовца был отрицательным.

Упомянутые выше события в Литве и усложнение положения в стране по­родили общую напряженность среди населения, и это нашло свое отражение в нашем исследовании. По результатам теста С. Розенцвейга, отмечался рост фоновой экстрапунитивности (общей агрессивности) по группе в целом, составивший 48,6% (норма 40%). Ди­намика направленности реакций от первой серии ко второй по группе свидетельствует об общем снижении экстрапунитивности (агрессивности) в инокультурном окружении по срав­нению с контрольной средой. Следо­вательно, можно говорить о повыше­нии этнической толерантности.

По результатам исследования, ис­пытуемые во второй серии так же, как и в предыдущие годы, разделились на три группы: испытуемые, у которых во второй серии снизилась этническая толерантность (в 1991 г. это снижение было незначительным по сравнению с 1990 г.); испытуемые, у которых уро­вень толерантности оказался одинако­вым в первой и второй сериях, и ис­пытуемые, у которых повысился уро­вень этнической толерантности при воображаемом попадании в Литву (в 1991 г. это была самая многочисленная группа). Но даже падение этнической толерантности во второй серии у пер­вой группы испытуемых не может од­нозначно расцениваться как агрессив­ность по отношению к литовцам, так как гетеростереотип литовца у этой группы испытуемых так же, как и у всех остальных, положителен. Скорее всего, незначительное повышение агрессивности у первой группы было следствием возросшей общей внут­ренней напряженности.

И, наконец, результаты исследова­ний 1992 г. К этому времени Литва уже стала самостоятельным государством, и средства массовой информации на­чали уделять ей меньше внимания. В области межнациональных отноше­ний появились новые болевые точки, которые оттеснили на задний план со­бытия в Литве. Что же происходит с этнической толерантностью русских по отношению к литовцам в новой политической ситуации? Как показы­вают результаты исследования по ме­тодике С. Розенцвейга, динамика ре­акций от первой серии ко второй по группе в целом свидетельствует об об­щем уменьшении экстрапунитивных реакций. Можно говорить о повыше­нии этнической толерантности в мо­делируемой ситуации инокультурного окружения. Общегрупповой уровень фоновой агрессивности (первая серия) в 1992 г. был близок к нормативному. Повышение этнической толерантнос­ти при воображаемом попадании в Литву можно объяснить следующим образом. Эмоции отшумели, Литва стала самостоятельным, суверенным государством, к представителям кото­рого нужно относиться с соответству­ющей статусу внимательностью и осторожностью, надо уметь сдерживать свои чувства и быть более требователь­ным к себе в проблемно-конфликтных ситуациях взаимодействия в инокультурной среде.

Все, что говорилось выше, имело отношение к общегрупповым показа­телям. Однако более детальный ана­лиз результатов, как и в предшеству­ющие годы, позволил, взяв за крите­рий изменение экстрапунитивности во второй серии по сравнению с пер­вой, разделить всю выборку на три группы, отражающие разные типы индивидуального реагирования на фрустрирующую ситуацию в инокультурном окружении. Первую груп­пу составляли испытуемые, у которых во второй серии повысился уровень экстрапунитивности (43,3%), во второй группе количество реакций этой направленности не изменилось (13,3%), в третьей группе наблюдалось снижение уровня экстрапунитивности во второй серии по сравнению с первой (43,3%).

Опишем результаты исследования по другим методикам в трех выделен­ных по тесту С. Розенцвейга группах.

Результаты диагностического тес­та отношений (ДТО) по каждому ис­пытуемому представлены в виде четы­рех значений диагностического коэф­фициента: самооценка по указанным качествам, оценка абстрактного обра­за «идеального человека», оценка «ти­пичного представителя» собственной этнической общности и «типичного представителя» литовской националь­ности. В целом по выборке были под­считаны средние значения по всем че­тырем оценкам (табл. 1).

Таблица 1. Результаты методики ДТО в целом по выборке

Если взять оценку «идеала» в каче­стве нормативной точки отсчета, то ближе всех к нему по степени эмоци­ональной направленности стоит само­оценка (идеал — 0,48, самооценка — 0,30). Оценки автостереотипа и гете­ростереотипа не слишком отличаются (русский — 0,15, литовец — 0,18) и яв­ляются низкими не только по сравне­нию с «идеалом», но и по сравнению с самооценкой. Полученные данные свидетельствуют о том, что на вербаль­ном уровне у испытуемых отсутствует положительная идентификация со своей этнической группой. Литовцев испытуемые оценивают невысоко.

Таблица 2. Результаты методики ЦТО в целом по выборке

Усредненные показатели по четы­рем оценкам были подсчитаны отдель­но по каждой из выделенных по тесту С. Розенцвейга групп (табл. 3).

Таблица 3. Результаты методики ДТО (по группам)

Результаты показывают, что оцен­ки «типичного русского» и «типично­го литовца» у первой и третьей групп очень близки между собой и близки к среднегрупповым (0,17 и 0,16 — у пер­вой группы и 0,13 и 0,17 — у второй). Лишь вторая группа (испытуемые, у которых не изменились показатели экстрапунитивности по методике С. Розенцвейга) оценили литовца го­раздо выше, чем русского, и даже выше, чем себя. При этом оценка «типичного русского» этой группой выше средне­групповой. Результаты ДТО по второй группе позволяют предположить, что испытуемые этой группы имеют поло­жительный образ «Мы», то есть иден­тифицируются со своей этнической группой, и положительный образ «Они» (в данном случае литовцев).

Усредненные показатели валент­ности и нормативности по результатам цветового теста отношений (ЦТО) в целом по выборке равны: для «типич­ного литовца» — 3,7/4,26, для «типич­ного русского» — 4,2/3,83,то есть все показатели близки к 4 (табл. 2). В по­казателях валентности и нормативно­сти у выделенных групп существуют определенные различия (табл. 4). Го­ворить здесь о различиях в оценке представителей своего и чужого наро­дов можно достаточно условно. Однако можно сделать вывод, что оценка русского у испытуемых первой груп­пы несколько выше, чем оценка ли­товца (оценки валентности и норма­тивности, соответственно, 2,83/3,5 для русского и 3,58/4,16 для литовца). Это хорошо коррелирует с тенденци­ей к снижению толерантности в инокультурной среде.

Таблица 4. Результаты методики ЦТО (по группам)

Показатель валентности автостере­отипа у третьей группы ниже, чем по­казатель валентности гетеростереоти­па (3,9 по сравнению с 2,78), то есть литовец на вербальном уровне оцени­вается немного выше, что хорошо кор­релирует с результатами ДТО, соглас­но которым литовец также оценивал­ся немного выше испытуемыми этой группы.

Было проведено сравнение цветов, присуждаемых «типичному русскому» и «типичному литовцу», с наиболее и наименее предпочитаемыми в группе цветами. Для этого по группам было подсчитано, какой процент испытуе­мых предпочитает тот или иной цвет.

В первой группе 33,3% испытуемых присуждают русскому зеленый цвет. По диаграмме предпочтения оценка зеленого равна 6 баллам из 8 возмож­ных, то есть треть испытуемых оценивает русского довольно высоко. Еще примерно 50% испытуемых присужда­ют в равных частях русскому синий, желтый и розовый цвета, оценки ко­торых, соответственно, 4,9, 4,9 и 6,5 — это опять высокие оценки. Литовцу 25% испытуемых этой группы присуж­дают синий цвет; по 16,6% — зеленый, желтый и серый цвет, т. е. оценки в целом несколько ниже.

Вторая группа присуждает русскому наиболее предпочитаемые цвета. Так, 50% присудило самый предпочитаемый цвет — розовый. Литовцу 50% той же группы присудило желтый цвет, кото­рый получил более низкую оценку.

В третьей группе 35,7% испытуе­мых считают, что наиболее подходя­щий образу «типичного русского» цвет — синий, а еще 28,6% считают, что ему больше подходит красный (средняя оценка — 4,2). При оценке же литовца мнения этой группы оказались очень разными. Самая большая группа (28,6% испытуемых) присуждает ли­товцу зеленый цвет. Три более мелкие группы (по 14,3%) присуждают следу­ющие цвета — синий, желтый, серый (оценка 3,2).

Интересно, что серый цвет, кото­рый относится к наименее предпочи­таемым в группе цветам, приписыва­ется литовцу намного чаще, чем рус­скому. Кроме того, что этот цвет мало предпочитается, эмоционально он означает неинтересность, незначимость объекта или его малоинформативность, незнакомость.

В целом, наименее предпочитае­мыми цветами литовец оценивается в 20% случаев по выборке, а русский — 6,6% испытуемых. В то же время, са­мый предпочитаемый цвет — розовый — литовцу присуждают 6,6% испытуе­мых, а русскому — 16,6%. Таким обра­зом, в целом по группе эмоциональное принятие представителя своего наро­да все-таки выше, чем представителя чужого народа.

При обработке результатов, полу­ченных по методике «Рисунок несу­ществующего животного», был при­менен метод экспертных оценок. Были приглашены эксперты — четы­ре студента 5-го курса факультета психологии, имеющие опыт работы с рисуночными тестами. Для чистоты эксперимента все обозначения, кро­ме порядкового номера, на рисунках, отсутствовали. Эксперты должны были проанализировать 90 рисунков.

Рисунки образа «Я» оценивались по двум параметрам: «агрессивность — дружелюбность» и «враждебность — миролюбивость». Два схожих, на пер­вый взгляд, параметра: «агрессив­ность» и «враждебность», — были раз­ведены с учетом данных «Тезауруса личностных черт» [10], были также вы­делены полюса — антагонисты всех факторов. Предпосылкой для выделе­ния этих двух параметров являлось предположение, что агрессивность — это актуальная характеристика образа и в рисунке традиционно выражается в виде игл, рогов, зубов, когтей и т. п.

Враждебность — это состояние го­товности к определенным действиям, и для его изображения не обязатель­но использование упомянутых атри­бутов. Враждебность воспринимает­ся как эмоциональное настроение рисунка: животное, лишенное всяких внешних признаков агрессии, может рождать чувство идущей от него угро­зы. Расхождения в оценках по этим параметрам, полученные в результа­те экспертных оценок, подтверждают эту гипотезу.

Оценка рисунков производилась еще по трем параметрам, один из ко­торых — «приятность — неприятность» образа. При этом мы полагались на мнение многих исследователей о том, что на интерпретацию влияют пережи­вание эмоционального тона рисунка и осознание собственного впечатления от него [11]. Цель оценки по данному параметру — выявить общее эмоцио­нальное отношение к своей этничес­кой группе (определить, насколько положительна идентификация с соб­ственной этнической группой) и к дру­гой, в данном случае, литовской наци­ональности.

Следующие два параметра: «напря­женность (защита) — расслабленность (незащищенность)» и «пассивность — активность», — были выдвинуты на основании исследований гетеростере­отипа литовца с помощью той же ме­тодики («Рисунок несуществующего животного») в 1991 г. Тогда большой процент испытуемых подчеркивал «незащищенность» и «пассивность» образа литовца. Это могло быть как ре­зультатом приписывания «типичному литовцу» этих черт вообще, так и сво­еобразным отражением январских со­бытий: к литовцам была применена сила и они воспринимались как жерт­вы. Наше исследование должно было проверить эту гипотезу.

Такая черта, как «расслабленность» («незащищенность»), является пред­посылкой легкого вхождения в кон­такт. А «напряженность» («защищен­ность») будет провоцировать такую же напряженность или (при определен­ных обстоятельствах) агрессию.

Каждый параметр оценивался по семибалльной шкале от -3 до +3. За­тем были вычислены усредненные значения оценок по каждому парамет­ру и каждому испытуемому. Было вы­числено количество испытуемых (в процентах), давших отрицательные, положительные и неопределенные оценки по каждому из параметров (итоги в табл. 5).

Таблица 5. Сравнение результатов оценки русского и литовца по результатам РНЖ (на основе экспертных оценок)

Выяснилось, что 40% испытуемых, по оценкам экспертов, считают литов­ца агрессивным. Это в два раза боль­ше, чем количество испытуемых, счи­тающих таковым русского. Причем 6,6% изображают животное «за литов­ца» очень агрессивным, тогда как при оценке русского эта оценка не встре­чается.

По параметру «враждебность» рас­хождения между оценкой представи­теля своей и чужой групп еще больше. Если при изображении животного «за русского» эту черту выделило 20% испытуемых, то при изображении жи­вотного «за литовца» — 53,4%.

Таким образом, подтверждается наше предположение о расхождении в смысловых нагрузках параметров «аг­рессивность» и «враждебность». Более половины группы изображало живот­ное «за литовца» враждебным, при этом не обязательно подчеркивая его агрессивность.

Больше отрицательных оценок эк­спертов получают животные, нарисованные «за литовца», еще по двум сле­дующим параметрам: «приятный» и «напряженный».

70% рисунков «за литовца» расце­нены как неприятные, тогда как ри­сункам с изображением животного «за русского» такая оценка дана в 23,3% случаев, причем 13,4% рисунков оце­нены не очень резко — «скорее непри­ятный, чем приятный». При этом и положительная оценка животного «за русского» в 40% также была слабой — «скорее приятный, чем неприятный», из чего можно сделать вывод, что рус­ский оценивается в целом положи­тельно, однако близко к среднему.

Параметр «напряженность (защи­та)» выделяется в большинстве рисун­ков, при этом литовец оценивается как более напряженный. Как напряжен­ные были оценены 80% животных, нарисованных «за литовца», и 60% жи­вотных, нарисованных «за русского». Таким образом, предположительно, литовец считается менее предпочита­емым контактером, чем русский, хотя и ненамного.

По фактору «пассивность — актив­ность» литовец оказывается более ак­тивным, чем русский. Животное, изоб­раженное «за литовца», таковым обозна­чается в 66,6% случаев, а животное, изображенное «за русского», — в 53,4%.

Таким образом, результаты иссле­дования 1991 г. можно объяснить по­литической обстановкой на тот мо­мент. То, что литовцы в настоящее вре­мя оцениваются как более активные, тоже объяснимо. Литва отделилась, стала суверенным государством, что требует определенной решительности, активности. Русские же как бы подчи­нились условиям, обстоятельствам, поэтому преобладают слабые оценки их активности (лишь 40% рисунков оценивается экспертами как «скорее активный, чем пассивный»).

Литовец в целом по выборке оце­нивается как более агрессивный, враждебный, неприятный, напряжен­ный и активный, чем русский. Нужно отметить, что эти результаты не явля­ются следствием фоновой агрессии и враждебности самих испытуемых. Животные «образа Я» лишь в 30% слу­чаев оценены как агрессивные и в 23,3% — как враждебные. Совпадение собственного агрессивного животно­го с агрессивными животными, нари­сованными «за литовца» и «за русско­го», происходит только в 10% случаев.

При этом на вербальном уровне (по данным ДТО) оценка русского низкая, она сравнима с оценкой литовца либо даже ниже ее, что может свидетель­ствовать о низкой идентификации с собственной этнической группой на этом уровне. Эмоциональная иденти­фикация со своей группой намного выше (результаты данной методики в ЦТО). Образно говоря, испытуемые чувствуют примерно следующее: «рус­ские плохие, но все-таки свои, поэто­му я их приемлю». Гетеростереотип литовца воспринимается совсем ина­че — «они чужие», поэтому на эмоциональном уровне происходит его от­торжение.

Подводя итоги проведенного иссле­дования, можно с уверенностью ска­зать, что предлагаемая батарея моди­фицированных методов может быть использована для определения как эт­нической толерантности личности, так и ее актуального этнопсихологическо­го статуса (АЭПС). При этом исполь­зуемая батарея позволяет определить различные уровни АЭПС личности, как осознаваемые и декларируемые, так и глубинные, неосознаваемые, но являющиеся истинными смысловыми этническими установками личности.

В исследовании в одной из групп испытуемых четко проявилось рас­хождение знаков этнической иденти­фикации личности на осознаваемом и неосознаваемом уровнях (амбивалент­ная этническая идентификация), что свидетельствует о ее серьезных нару­шениях и неустойчивости. Были так­же обнаружены испытуемые как с устойчивой отрицательной, так и с устойчивой положительной этничес­кой идентификацией со своей этни­ческой группой.

Результаты исследования всех четы­рех лет (1989—1992 гг.) свидетельству­ют о зависимости этнической толеран­тности личности от политических на­строений в обществе и состояния межнациональных отношений.

Гипотеза о различном реагирова­нии субъекта на однотипные проблем­но-конфликтные ситуации в своей и в инокультурной среде нашла в иссле­довании свое подтверждение. При этом в исследованиях всех лет четко выделились три различные по типу реагирования в условиях инокультурного окружения группы людей: груп­па, у которой уровень этнической то­лерантности повышался; группа, у ко­торой наблюдалось его понижение; и группа, у которой не происходило из­менений уровня этнической толеран­тности. Эти группы отличаются также направленностью и содержанием авто- и гетеростереотипов, степенью выраженности и знаком этнической идентификации.

В настоящее время проводятся ис­следования зависимости типа реагиро­вания субъекта на инокультурное окру­жение от ряда личностных характери­стик. Авторы надеются, что они помогут понять проблемы вхождения личности в новую культуру и выяснить, почему одни люди теряют свою этни­ческую идентичность, другие стано­вятся маргиналами, а третьи подни­маются на самую высокую ступень межкультурных взаимоотношений, обогащают свою личность знанием и пониманием чужой культуры, не теряя при этом положительной, устойчивой идентификации со своим народом.

В заключение авторы хотели бы выразить искреннюю благодарность студентам факультета психологии О. Сухановой, Л. Шайгеровой и Е. Добродняк за активное участие в настоя­щем исследовании.

Список литературы:

1. 
   

   Асмолов А.Г. Деятельность и установка. — М., 1979.

   
   


2. 
   

   Асмолов А.Г., Шлягина Е.И. Нацио­нальный характер и индивидуальность: опыт этнопсихологического анализа // Психологические проблемы индивиду­альности. - Вып. 2. - М., 1984.

   
   


3. 
   

   Кцоева Г.У. Опыт эмпирического иссле­дования этнических стереотипов // Пси­хологический журнал. — 1986. — Т. 7. — №2.Психология: словарь. — М., 1990.

   
   


4. 
   

   Рисунок несуществующего животного // Практикум по психодиагностике. Психо­диагностика мотивации и саморегуляции. — М., 1990.

   
   


5. 
   

   Современная западная социология: сло­варь. — М., 1990.

   
   


6. 
   

   Тест С. Розенцвейга // Практикум по пси­ходиагностике. Психодиагностика моти­вации и саморегуляции. — М., 1990.

   
   


7. 
   

   Цветовой тест отношений // Общая пси­ходиагностика. Основы психодиагности­ки, немедицинской психотерапии и пси­хологического консультирования. — М., 1987.

   
   


8. 
   

   Цветовой тест отношений // Практикум по психодиагностике. — М., 1988.

   
   


9. 
   

   Шмелев А.Г., Похилько В.И., Кулевская-Тельнова А.Ю. Тезаурус личностных черт // Практикум по экспериментальной пси­хологии. — М., 1988.

   
   


10. Яньшин П. В. Психосемантические меха­низмы рисуночной проекции: Автореф. дисс. ... канд. психол. наук. — М., 1990.