Сегодня можно смело говорить о симбиотическом сосуществовании человека и технологий. Впервые этот феномен был отмечен в статье Джозефа Ликлайдера «Симбиоз человека с машиной» (Ликлайдер 1960, С. 4-11), в которой описывается картина тесного взаимодействия «живущих совместно» человека и компьютера, где машинному интеллекту отводилась существенная роль для расширения и интенсификации человеческого разума. Спустя полвека предсказанный машинно-человеческий симбиоз стал свершившимся фактом. Сверхтехнологичные медиумы незаметно и мягко обволакивают нас, вплетаются в повседневность, расширяют организмы, становятся плотью, кровью и нервами. Сращиваясь с технологиями, человек оказывается на пороге превращения в киборга. Сам этот термин (сокращение от англ. Cybernetic organism — кибернетический организм) введен инженером Манфредом Клайнсом и психиатром Натаном Клином в 1960 году, в связи с разработкой концепции расширения возможностей человека для выживания вне Земли (Клайнс, Клин 1960, С. 27-31). Эта концепция явилась результатом размышлений на тему необходимости более близких отношений между человеком и машиной (по мере того как космические исследования становились реальностью). Процесс сращивания человека и машины есть не что иное, как киборгизация, и правильным будет признать, что киборгизация сегодня является объективным процессом.

Процессы киборгизации протекают в нескольких направлениях. Первое из них находится в биологической плоскости и связано с решением проблем, вызванных утратой органов человеческого организма или части их функций и заменой их искусственными имплантатами или вживлением управляющих микрочипов. Сейчас примерно каждый десятый житель высокоразвитых стран имеет синтетические протезы и имплантаты - кардиостимуляторы, дефибрилляторы, сердечные клапаны, коленные суставы, не говоря уже о силиконовых дополнениях. Крупнейший аналитик современности, профессор Кембриджского университета Стив Хокинг заявил, что лет через 20-30 эксперименты по вживлению микрочипов в человеческое тело и замена естественных органов на искусственные завершатся полной победой человека-киборга над Homo sapiens (Кузина, 2004).

В основе второго направления ки­боргизации лежит другая идея. Речь идет о дополнении возможностей здорово­го и физически полноценного челове­ка некими механическими, электронны­ми приспособлениями, которые входят в тесный контакт с его телесностью. Главным плацдармом внедрения кибер-тех­нологий, впрочем, как и других иннова­ций, выступает поле войны. Сегодня для увеличения боеспособности человека активно применяются технологии, цель которых - увеличить его натуральные возможности путем максимального слия­ния с технологическими расширениями. Примером таких расширений является специальная военная экипировка, обес­печивающая не только использование включенных в нее электронных средств управления, обзора и навигации (вплоть до того, что боец может посмотреть на мир сквозь дуло своей винтовки), но и увеличение мускульной силы че­ловека за счет, например, экзоскелета - устройства, повторяющего биомеханику человека для пропорционального увели­чения усилий при движениях (Ищенко, 2009; Токарев, 2003).

Эти направления киборгизации объ­единяет то, что они являются реальным воплощением идей слияния организма человека с искусственными протезами, которые могут расширить его возмож­ности эффективного решения тех или иных задач, либо заменить утраченные органы на искусственные.

Не затрагивая пока появления как буд­то сошедших со страниц фантастиче­ских романов кибернетических организ­мов, обратим внимание на незаметное, но активное замещение интеллектуаль­ных способностей человека различными умными машинами и технологиями. Эти технологии постепенно, но эффективно окружили нас своей заботой, без которой нам, еще недавно не знавшим возможно­стей простого решения не всегда слож­ных задач, все сложнее обходиться. Так, калькулятор подменяет способности счи­тать в уме, пульт дистанционного управ­ления делает ненужным «излишние» те­лодвижения, автоматическая проверка орфографии и исправление грамматиче­ских ошибок в современных текстовых редакторах порождает небрежное отношение к соблюдению правил написа­ния, миниатюрные микрофоны, прикре­пленные к телу артистов театра, делают ненужным усилия по озвучиванию зала, презентация PowerPoint, если не убива­ет практику устного доклада, то сущест­венно трансформирует ее в иную пло­скость. Компьютерные приставки убили смысл культуры игры, GPS навигация фактически делает ненужными способности ориентироваться на местности, мобильный телефон свел на «нет» так­тильность общения, а встроенная в него записная книжка сделала ненужными ряд функций памяти. «Если люди придумыва­ют или создают «умные» машины, то делают это потому, что втайне разочаро­вались в своем уме или изнемогают под тяжестью чудовищного и беспомощного интеллекта; тогда они загоняют его в ма­шины, чтобы иметь возможность играть с ним (или на нем) и насмехаться над ним. Доверить свой интеллект машине - зна­чит освободиться от всякой претензии на знание... » - так обозначает факт технологической зависимости Жан Бодрийяр (Бодрийяр 2000, С. 76).

Он говорит о формировании «Чело­века Виртуального», неподвижно сидя­щего перед вычислительной машиной, занимающегося любовью посредством экрана, приученного слушать лекции по телевизору и, как следствие, страдающе­го от дефектов двигательной системы, несомненно, связанных с мозговой деятельностью. Подобно тому, как очки или контактные линзы в один прекрасный день станут интегрированным проте­зом, который поглотит взгляд, мы мо­жем также опасаться, что искусственный интеллект и его «технические подпор­ки» станут протезом, не оставляющим места для мысли (Бодрийяр, 2000, С. 76).

Продолжая логику опасений Бодрий- яра Джарон Ланир (Jaron Lanier) отме­чает, что слепая вера в безграничные возможности машин приводит к нивелированию умственных способностей, а вместе с ними и ответственности че­ловека - «чтобы машины все время ка­зались умными, люди сознательно дег­радируют». Примеры тому - власть алгоритмов, определяющих кредитные риски (одна из причин мирового кри­зиса), стандартизированные тесты, за­дающие уровни оценки образованности учеников, поисковые машины, дающие неверифицированные ответы на наши запросы. «Действительно ли поисковик знал, что вам нужно, или вы подыгрыва­ете, снижая стандарты, чтобы он казался умным? ... Чтобы человек рассматривал разум машины как реальный, требуется ослабить собственную связь с реально­стью» (Ланир, 2011, С. 58).

Технологии стали продолжением че­ловека, средством расширения его фи­зических способностей и интеллекту­альных возможностей, они изменили саму топологию субъекта, стали выпол­нять роль трости в руке слепца. «Человек, использующий для ощупывания объекта зонд, парадоксальным образом локали­зует свои ощущения не на границе руки и зонда (объективно разделяющей его тело и не его - зонд), а на границе зонда и объекта. Ощущение оказывается смещенным, вынесенным за пределы есте­ственного тела в мир внешних вещей. Зонд, включенный в схему тела и подчи­ненный движению, воспринимается как его продолжение и не объективируется» (Тхостов, 1994, С. 3). Точно так же совре­менные технологии, по мере их освоения человеком, объективируются им все в меньшей степени.

Освоение любой новой технологиче­ской формы так или иначе приводит к ее интериоризации и, как следствие, к ви­доизменению восприятия человеком ре­альности сквозь призму новых возмож­ностей. Согласно М. Маклюэну, каждая новая технология в ходе ее использова­ния модифицирует человека, который, в свою очередь, находит все новые и новые способы ее дальнейшего совершенствова­ния. Человек подобно пчеле оплодотворя­ет машинный мир, позволяя ему размно­жаться и создавать новые формы. В итоге постоянное взаимодействие с технологи­ями привязывает человека к ним как не­кий «сервомеханизм» (Маклюэн, 2003, С. 56). Новейшие средства коммуникации - мобильные телефоны, компьютерные си­стемы, цифровое телевидение, игровые приставки предполагают максимальную интерактивную связь с пользователем, становясь его неразрывными частями, органами, нервами. Предельно расширив мир человека, покорив пространственно­временные границы, сделав возможным мгновенный доступ фактически к любым востребованным данным, технологии XXI века по сути делают человека своим при­датком, добровольно (взаимно доброволь­но) отдавшимся им в соблазне получить новую информацию, удовольствие и, в ко­нечном счете, власть. Все каким-то обра­зом перемешалось, и уже не технологии являются артефактами, а человек превра­щается в артефакт технологий.

Современный мир, а вместе с ним че­ловек информационного общества оказа­лись в паутине сотовой связи, кабельного телевидения, глобальных систем навига­ции и, особенно, Интернета. Портативный, а лучше сказать «нательный» компьютер, подключенный к интернету, стал наиболее ярким воплощением идеи М. Маклюэ- на о взаимопроникновении средств коммуникации или их гибридного смешения, под которым он понимал не просто встре­чу нескольких медиумов, а новое качест­венное образование - «момент истины и откровения, из которого рождается новая форма» (Маклюэн, 2003, С. 67).

Это лишь одна из иллюстраций ново­рожденных союзов между различными технологическими новациями. Сегодня крайне трудно демаркировать еще вчера отдельно воспринимаемые технологии. Время отдельно стоящих HI-FI компо­нентов уходит в роскошное аналоговое прошлое - на смену приходит органи­зованное вокруг компьютера новое по­коление аудио-видео гаджетов, в основе которых унифицированные цифровые начинки и возможность беспроводной связи. Постепенно стираются грани, ко­торые позволяли человеку понять, где заканчивается телевизор, видеоплей­ер, проигрыватель дисков и начинает­ся компьютер или где сотовый телефон перестает быть тем же фотоаппаратом, аудио-видео плейером и даже персо­нальным компьютером. На пороге стоят идеи «умного дома», где компьютерная техника будет обеспечивать оптималь­ное и, главное, автономное функцио­нирование бытовых приборов, обес­печивая все большую свободу и, вместе с тем, отрешенность от действительнос­ти человека. При этом зачастую опуска­ется из вида то, что человек является неотъемлемой частью этого техноген­ного гибрида, что именно люди явля­ются теми узлами, которые имманентно вплетены в окружающие сети.

Вместе с поколением новых машин неизбежно приходят новые поколения людей с присущей им технологической толерантностью и устойчивой зависимо­стью от своих технологических продолжений. Полученные гибридные формы обретения идентичности в союзе лю­дей и машин уже не кажутся фантастиче­скими прогнозами. Технологически рас­ширенные индивиды формируют новые типы социокультурных идентичностей, которые Готвальд Рейнгольд назвал «ум­ные толпы». По его мнению, «умные тол­пы состоят из людей, способных дейст­вовать согласованно, даже не зная друг друга. Люди, составляющие умные толпы, сотрудничают невиданным прежде обра­зом, благодаря имеющимся у них устрой­ствам, которые обеспечивают связь и вычисления... Соединяя осязаемые предметы и места нашего обитания с Ин­тернетом, портативные средства связи превращаются в нательные дистанцион­но управляемые устройства физического мира» (Рейнгольд, 2006).

Примером таких «умных толп» могут послужить группы людей ситуативно самоорганизованные с помощью мобиль­ных электронных технологий для ре­шения тех или иных конкретных задач, в том числе для достижений определен­ных политических целей (Емелин, Тхостов, 1 2010). Так это было, например, во время панарабской революции. Сегодня телекоммуникационные технологии яв­ляются действенным инструментом ор­ганизации людей в «виртуальные стаи», по сути, в сообщества киборгов, так как в основе коммуникации членов этих со­обществ лежит определенная техноло­гия, без которой само существование, функционирование и идентичность этих групп были бы не возможны. Вир­туальные стаи - это общности, выстра­иваемые вокруг интернет-порталов, социальных сайтов и сетей, тематических форумов и других интернет-пристанищ для создания новых типов интеграций, порожденных информационными тех­нологиями.

Таким образом, киборгизация есть не что иное, как замещение технологиями функций тела и разума человека и общества в целом. В связи с этим сле­дует вспомнить понятие «самоампутация», под которой Маклюэн понимал процесс перепоручения технологиям привычных действий с целью уменьше­ния нагрузки на тот или иной человече­ский орган. «Любое изобретение и любая технология представляют собой внешнюю проекцию или самоампутацию на­ших физических тел, и такое расши­рение вовне требует, помимо прочего, новых пропорций или новых равнове­сий между другими органами и расши­рениями тела» (Маклюэн, 2004, С. 54). В историческом развитии можно выявить следующую последовательность примеров протезов, обретенных посредством само- ампутации: дубина, нож, колесо, рычаг, ..., автомобиль, печатающая машинка, кальку­лятор, ЭВМ, пульт дистанционного управ­ления, принтер, мобильный телефон, ., робот, искусственный интеллект. Таким образом, результат самоампутации - это создание нового, технологически расширенного тела в новых физических и психических границах. Безусловно, при­обретенные органы соблазняют нас вновь открывшимися возможностями, но при этом мы уже не можем жить без них полноценной жизнью. Наша идентичность начинает определяться степенью толе­рантности/слитности с полюбившимися протезами.

В интервью журналу «CTHEORY» Поль Вирильо нарисовал футуристи­ческий прогноз, суть которого состоит в том, что в своем развитии технологии сначала оснащают тело как территорию «мостами», «акведуками», «железными дорогами», «автострадами», «аэропор­тами» и т.д. Затем, наиболее влиятель­ные технологии становятся тонкими микротехнологиями, «микро-машина­ми», способными внедряться и обеспе­чивать необходимыми возможностями тело. Человеческие импланты стано­вятся микротехнологическими. В ближайшем будущем экология будет иметь дело не только с загрязненными фа­бриками и дорогами флорой, фауной и воздухом, но и с самим телом челове­ка, а именно - вторжением в него тех­нологий посредством миниатюризации (Вирильо, 1998). Нанатехнологии - сле­дующий этап технологической колони­зации тела.

Современные «гаджеты» еще не нано-импланты, но уже импланты нательные, приводящие к распространению зави­симости от них. Мы испытываем беспо­койство, когда забываем дома мобиль­ный телефон; отключение Интернета воспринимается нами как технотронная катастрофа; потеря «флэшки» может обе­рнуться раскрытием персональной ин­формации; поломка компьютера стано­вится реальной угрозой личному миру, который может быть уничтожен с потерей хранящихся данных; лишение воз­можности смотреть телевизор вызывает чувство изоляции и ощущение нехватки привычного информационного шума.

Утрату привычных технологиче­ских расширений назовем инвалидизацией. Человек, сращенный с технологическими медиумами, становится киборгом. Киборг, лишенный своей «ма­шинной» составляющей тела - искус­ственных протезов и имплантов, уже не может быть полноценным челове­ком. Он становится инвалидом. Иден­тичность расширенного технологиями и потерявшего свою органическую и психологическую самодостаточность человека оказывается под угрозой. Технологии, неразрывно включенные в ткань повседневной жизнедеятельно­сти человека, требуют выработки опре­деленных моделей отношения к ним.

Осмысление влияния технологий на общество и культуру мы предлагаем на­чать с отрицания подхода, основываю­щегося на их нейтральности по отно­шению к человеку. Высказывания о том, что сами по себе технологии не хорошие и не плохие, а их ценность определя­ется тем, какое они получают примене­ние, являются глубоким заблуждением. Высокотехнологичные медиа XXI века еще раз продемонстрировали верность ключевой мысли Маклюэна «The media is the message» - «средство сообщения само является сообщением». Содержа­ние интернет-сайтов, программ спутниковых каналов, телефонных звон­ков или SMS-сообщений не оказывает на нас такое сильное воздействие как специфика технологической оболочки. Независимо от своей содержательной наполненности рассмотренные техно­логии несут онтологическую сущность и психологическое воздействие, которые во многом и определяют особен­ности их использования. Так, в основе мобильной связи всегда будет лежать принцип доступности, телевидение бу­дет иметь мозаичное строение, а Ин­тернет всегда будет базироваться на изоморфности, которая делает невозможность его структурирования и, как следствие, контроля. Все эти имманен­тные характеристики, так или иначе, несут для безопасности человека скры­тую угрозу, понимаемую в самом широ­ком смысле.

Но, если попытаться избавить, очи­стить технологии от этих потенциально опасных качеств, то вместе с водой бу­дет выплеснут и «ребенок», так как имен­но данные качества составляют их суть. Если мы захотим избавиться от доступ­ности, принесенной мобильным теле­фоном, то вместе с ней потеряем саму возможность мобильности связи. Если попытаться централизовать интернет для того, чтобы поставить надежную препону нежелательной информации, мы тем самым уничтожим его, получив при этом принципиально иное средст­во коммуникации с иным, скорее всего тоталитарным, воздействием на индивида. Если мы лишим телевидение мозаич­ной сетки эфира в благородных целях оградить человека от пустых и зомбиру­ющих каналов, то вместо него получаем радио с изображением - нечто подоб­ное Оруэлловской утопии, обрушиваю­щее монополизированные потоки «пра­вильной» информации. Стремление избавиться от технологических соблаз­нов столь же тщетно, как и попытки их игнорировать.

Отрицание идеи о нейтральности технологий само по себе является лишь исходной точкой в процессе познания их роли в нашей жизни. Главная задача состоит в ответе на вопрос - как чело­веку сосуществовать вместе с технологиями, не утратив при этом своей ро­довой идентичности, окончательно превратившись в биологическую «соба­ку», которой управляет технологический «хвост». Решение этой проблемы напря­мую зависит от выработки механизмов адаптации к существованию индивида в новых техногенных условиях инфор­мационного общества.

Сегодня можно выделить три основ­ных тенденции в отношении к совре­менным технологиям. Первая сводится к их полному отрицанию и представ­лению в качестве враждебной для чело­века силы; вторая - диаметрально про­тивоположная - видит в технологиях панацею человечества в решении всех проблем и основывается на максималь­ной конвергенции человеческого и машинного разума. И та и другая точки зрения предполагают радикальное из­менение сложившейся идентичности индивида эпохи информационного об­щества. Существует и промежуточная позиция, которой придерживается ав­тор. Это попытка выработки соразмер­ного, «мирного» сосуществования чело­века и технологий, в процессе которого удастся избежать потрясений идентич­ности. Рассмотрим эти три тенденции, каждая из которых предлагает свое решение по поиску выхода из нарастаю­щего кризиса, вызванного процессами киборгизации технологически расши­ренного человека.

Первое видение развития отноше­ний в системе «человек-машина» по сути является современной реинкарнацией идеи луддизма, возникшего в XIX веке как реакции на промышленный пере­ворот, приведший к резкому сокраще­нию количества востребованных работ­ников. Тогда машины заменили ручной труд, поэтому человек решил уничто­жить своего автоматизированного «соперника», объявив ему войну, предводи­телем которой считался некий генерал Лудд. За луддитами закрепилась слава радикального антисоциального движе­ния, но именно ими впервые были по­ставлены вопросы, которые приобрели особую актуальность в настоящее время. Речь идет о социальных последствиях вмешательства технологий в жизнь че­ловека и о потенциальном ущербе, кото­рый они могут принести обществу, в том числе с этической точки зрения. (Фер­рер, 2012).

Сегодня в современной философии и контркультурных течениях такая точ­ка зрения получила довольно широкое распространение и появились новые машиноборцы - «неолуддиты». По сути, здесь идет речь об одной из очередных попыток переосмысления влияния науч­но-технического прогресса на будущее человечества, особенно это касается компьютерных технологий. Следует отметить, что современный неолуддизм не представляет собой четко оформленно­го интеллектуального течения с едины­ми целями, а представляет собой скорее некое умонастроение как политиче­ских движений, таких как зеленые или анархо-примитивисты, так и индивиду­алов, среди которых, и рядовые гражда­не, стремящиеся оградить своих детей от разрушительного влияния телевиде­ния или интернета, и реальные борцы с технологиями, которых скорее можно отнести к технофобам или технотерро­ристам. Наиболее известным из них счи­тается доктор философии в Гарвардском университете Теодор Качинский, разо­славший в период с 1978 по 1995 год в ряд университетов и авиакомпа­ний Америки 16 бомб. В СМИ за ним закрепилось прозвище «унабомбер» (University and Airline Bomber - «бом­бист университетов и авиалиний»). Он прожил двадцать пять лет в хижине в лесу без техники, что в западном мире стало одним из немногих при­меров столь длительного отказа от до­стижений цивилизации, а также после­довательности в отстаивании взглядов - ведь многие причисляющие себя к неолудиттам не прекращают и не думают прекращать пользоваться плодами на­учно-технического прогресса.

В основе современного неоллудизма лежит заимствованное из футурологи­ческих прогнозов, фантастических ро­манов и кинофильмов опасение уста­новления власти машин над человеком. Что касается фантастики, то в сознании людей закрепилось мнение, что многие из фантастических технологий впоследствии обретают реальность, например, как у Жюля Верна. Одно из призваний фантастики - в художественной фор­ме показать возможные, пусть и научно не подкрепленные сценарии развития событий, в том числе и для того, чтобы их избежать. Вспомним известную сагу Френка Герберта «Дюна», где основополагающим принципом космической империи было отрицание «мыслящих машин», которые в далеком прошлом покорили человечество. Идеи войны людей и машин лежат в основе многих фантастических фильмов и сериалов, наиболее известным из которых ста­ла «Матрица». Становясь частью массовой культуры, они формируют опасения по поводу трагической судьбы разви­тия отношений человека и технологий. Но самую значительную роль в раз­витии неолуддизма играет, как бы это не показалось тавтологично, ... само раз­витие технологий. «Что делать, когда технологии безумней луддитов?», - за­дался вопросом Дж. Ланир в процессе анализа влияния идеи «сингулярности» на человека и реальность в целом.

Сингулярность (технологическая син­гулярность) - апокалиптическая идея, изначально предложенная Джоном фон Нейманом, одним из создателей цифро­вых вычислений, и впоследствии разъ­ясненная Вернором Винджем и Рэйем Курцвейлом (Курцвейл, 2006). Существует множество ее интерпретаций, но суть можно свести к следующему. В про­цессе развития компьютерных техно­логий возможности машинного разума будут возрастать вплоть до реперной точки, когда сверхразумный интеллект не только превзойдет возможности человеческого, но станет способным со­здавать свои копии, более совершенные, чем оригинал, в некоторых случаях, ин­тегрированные с человеком (киборги). В 60-е года прошлого века Ирвинг Джон Гуд отмечал, что первая сверхразумная машина станет последним изобретени­ем, которое выпадет на долю человека при условии, что машина будет доста­точно покорна и поведает нам, как держать ее под контролем (Виндж, 2012). Именно в сомнении, удастся ли держать сверхразум под контролем, и состоит разумная основа страхов не только не­олуддитов, но и любого «нейтрального» по отношению к технологиям челове­ка. Джарон Ланир сравнивает идею син­гулярности с идеей Апокалипсиса. Не гарантируя переселение бессмертной души в рай, сингулярность, как и Апокалипсис, «влечет физическую гибель лю­дей и загрузку их сознаний в компьютер, где они продолжат осознавать себя, или даже аннигиляцию человечества в тот неуловимый миг, который предшеству­ет воцарению на Земле сверхразума. Об­щим у Апокалипсиса и сингулярности является то, что живых свидетелей их пришествия не останется» (Ланир, 2011, С. 48). На апокалиптических страхах ба­зируется логика неолуддитов - человек должен уничтожить технологии до того, как они уничтожат его идентичность.

Если для неолуддитов технологиче­ская сингулярность стала воплощени­ем ада на земле, то для их оппонентов - трансгуманистов - моментом наступ­ления рая, основанного на реализации идеи полного слияния человека и техно­логий, где он переходит в новое качест­во, на более высокий этап антропологической эволюции.

Трансгуманизм представляет собой радикально новый подход к понима­нию будущего, основанный на предпо­ложении, что человеческий вид является не концом нашей эволюции, а скорее ее началом. Это «рациональное и культурное движение, утверждающее возможность и желательность фундаментальных изменений в положении человека с по­мощью достижений разума, особенно с использованием технологий, чтобы ликвидировать старение и значитель­но усилить умственные, физические и психологические возможности челове­ка» (Бостром, 2012). Собственно говоря, с такой сверхгуманной целью труд­но не согласиться. Но в слишком высо­ких и благородных начинаниях всег­да сокрыто дьявольское «но». Ловушка трансгуманизма таится в интерпретации технологической сингулярности в каче­стве начала нового отсчета человеческой истории, причем в оценке этого события главенствуют сугубо позитивные настро­ения. Для трансгуманистов само понятие «человек» уже выступает в качестве анах­ронизма. На смену ему технологии при­водят трансчеловека (transhuman). Это «переходный человек», самосознающее существо, представляющее потенциаль­ный шаг на пути эволюции в постчеловека. Перефразируя Ницше «человек - это канат, натянутый между обезьяной и человеком» (Ницше, 1990, С. 9), можно сказать, что в трансгуманизме трансче­ловек занимает место человека, человек становится обезьяной, а постчеловек - сверхчеловеком.

По своей сути трансгуманизм яв­ляется радикально-технологической версией модернизма, в которой воплощается вера в то, что прогресс, основанный на развитии научного зна­ния и совершенствовании техники, бу­дет способствовать повышению уров­ня человеческого счастья. При этом гипертрофируется базовое для модер­нистской идеологии положение о при­мате будущего над прошлым. Причем, будущее уже мыслится без господина прошлого - человека, на смену которо­му должны придти другие технологиче­ски улучшенные создания. Трансгума­нисты с беспристрастным вожделением описывают высшее существо творения модернистской эволюции следующим образом: «Постчеловек (posthuman) - это потомок человека, модифициро­ванный до такой степени, что уже не является человеком». И далее: «Постлю­ди могут оказаться полностью искус­ственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или ре­зультатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека. Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компью­терных сетях. Иногда говорят, что мы, люди, не способны представить себе, что значит быть постчеловеком. Их дела и стремления могут оказаться так же недоступны нашему пониманию, как обезьяне не понять сложности человеческой жизни» (Бостром, 2012). Воз­никает вопрос, не окажутся ли для этих совершенных киборгов не успевшие пройти технологическую инициацию «отсталые» люди обезьянами, которым место в клетках лагерей? Трансгума­низм, несмотря на всю свою риторику человеколюбия, имплицитно содержит в себе тоталитарную идеологию.

Джарон Ланир, почувствовав эту тен­денцию, охарактеризовал экстраполя­цию идей некоторых разделов инфор­матики на человека как технологический тотализм (Ланир, 2011, C. 45). К последнему Ланир относит идеологию киберне­тического мира о возвеличивании роли компьютеров, объединенных в глобаль­ную сеть; о вычислительных облаках; о ноосфере, которая является глобальным мозгом, состоящим из мозгов всех людей, соединенных посредством Сети. «Чело­век в данной схеме не представляет со­бой ничего особенного. Скоро компьюте­ры станут такими большими и быстрыми, а сама Сеть - настолько информационно насыщенной, что люди превратятся в не­что устаревшее, либо в оставленных, как в апокалиптических романах, либо бу­дут поглощены киберсверхчеловеческим нечто» (Ланир, 2011, С. 50).

В то время как трансгуманисты заяв­ляют о распространении в последние годы трансгуманизма по всему миру эк­споненциальными темпами, Ланир кон­статирует свершившийся провал кибернетического тотализма, вызванный двумя основными причинами. «Первая может быть названа духовным прова­лом... Практическая проблема, которая может проистекать из этой ошибки, со­стоит в том, что мы становимся уязви­мыми для переноса той веры, которую мы называем «надежда», с людей на гад­жеты. Второй провал - поведенческий. Разработки, следующие идеалам ноос­феры и кибернетического тотализма, естественным образом имеют тенден­цию недооценивать людей. Не должно удивлять, что такие разработки укрепля­ют безразличное или пренебрежитель­ное отношение к людям» (Ланир, 2011, С. 125). Обе ошибки объединяет одно - выхолащивание гуманизма в техноло­гически оснащенном мире, что фактически является симптомом капитуляции человека перед миром машин, с которой многие не хотят примириться. Как иро­нично заметил Эрик Девис, «если исто­рия человечества - это история прев­ращения обезьяны в ангела или, как провозгласил Ницше, зверя в Сверхче­ловека, то, по-видимому, на одном из этапов этого пути мы должны побывать машинами» (Девис, 2008). Но может че­ловек еще не готов стать киборгом, а тем более машиной?

Предшествующие рассуждения о тех­нологическом оптимизме и скрытых в нем подводных камнях ограничива­лись главным образом областью кибер­нетики и компьютерных технологий, но очевидно, что экспансия киборгиза- ции охватывает более обширный пласт повседневной реальности. Так, если по­кинуть рафинированное пространство научной лаборатории, пройти через ре­креацию и выйти на улицу, спуститься в метро, посетить мегамол и зайти в кафе, то везде мы увидим людей, слившихся со своими гаджетами - телефонами, смар­тфонами, планшетниками. Когда мы ви­дим молодых людей, не выпускающих из рук своих «электронных слуг», завороже­но прикованных (подобно зомби) к их мерцающим экранам, можно с уверенностью сказать - перед нами предтечи по­стлюдей, которым по прогнозам трансгу­манистов возможно будет суждено успеть войти в точку технологической сингу­лярности. Только вопрос о выходе из нее, по крайней мере, без получения инвалид­ности, пока остается открытым.

Таким образом, два рассмотренных выше радикала отношений человека и технологий не могут предложить дей­ственных механизмов адаптации чело­века к технологическим трансформа­циям информационного общества, и главная причина этого заключается в де­кларируемом наличии дисбаланса меж­ду технологиями и человеком. В случае «неолуддизма» чаша весов перевеши­вает в сторону человека, который при этом становится инвалидом, лишен­ным ставших привычными ему проте­зов-гаджетов. В случае «трансгуманиз­ма» более весомой оказывается «чаша» машин, которая обращает во благо сво­его «прародителя» достижения техноло­гического прогресса с одним маленьким условием - человек должен стать кибор­гом, пройти таинство «брачного союза» с машиной, плодом которого может стать лишь «Кибер-Франкенштейн». Как уже отмечалось выше, идентичность в любом из этих вариантов развития событий ис­пытывает смертельный удар.

Третий вариант, который и отста­ивается в данной статье, предполага­ет равновесие весов, на чашах которых соседствуют технологии и человек. Клю­чевыми понятиями здесь выступают соразмерность, гармония, и не идет речь ни о какой сингулярности.

Сегодня все чаще звучат идеи о не­обходимости гармонизации человека и технологий. Джон Нейсбит говорит: «Чем больше вокруг нас сложной техни­ки, тем больше нам нужна человечность» (Нейсбит, 2003, С. 83). Он предлагает в качестве ключевой идеи сосущества- вания человека и технологий метафору: «высокая технология - глубокая гуман­ность». Суть ее состоит в способности принять технологию, которая сохраня­ет нашу человечность, и отвергнуть тех­нологию, которая грубо в нее вторга­ется. Понять, как избежать отчуждения и изоляции, к которым вынуждают нас высокие технологии, осознать, что тех­нология отнюдь не нейтральна, научить­ся знанию того, когда включить прибор и когда его выключить, а главное - не переставать придерживаться шкалы че­ловеческих ценностей (Нейсбит, 2005, С. 39-41). Нейсбит предлагает «полю­бить» технологию, то есть пропустить ее сквозь призму человечности: «Полюбив технологию, мы будем очень осторожно к ней относиться. Мы не станем прояв­лять бесшабашность. Осознав суть про­блем, и сделавшись восприимчивыми к чужому мнению, мы сможем вступить в диалог относительно будущего техноло­гий. Мы начнем воспитывать власть тех­нологии, вместо того чтобы отрицать ее (как это делают так называемые техно­фобы) или слепо бросаться в ее объятия (как это делают технофилы)» (Нейсбит, 2005, С. 8).

Джарон Ланир также видит выход из тупика технологического эсхатологизма в предупреждении развития антигума­нистической философии, наполнившей сетевую культуру трансгуманистическими идеями ноосферы и сингулярности. «Мы должны задумываться о том, какие цифровые основы закладываем сегодня, чтобы принести пользу будущим поко­лениям. Мы должны верить, что циви­лизация переживет этот трудный век, и приложить некоторые усилия к созда­нию наилучшего из возможных миров для тех, кто унаследует наши достиже­ния» (Ланир, 2011, С. 39). Несмотря на кажущуюся легкость вхождения технологий в обыденную жизнь людей, к ним нужно адаптироваться. Процесс адап­тации начинается с понимания глубо­кой связи человека и технологий. Хай­деггер писал: «Сущность техники вовсе не есть что-то техническое. Мы поэто­му никогда не осмыслим своего отно­шения к сущности техники, пока будем просто думать о ней, пользоваться ею, управляться с нею или избегать ее. Во всех этих случаях мы еще рабски прикованы к технике, безразлично, энтузи- астически ли мы ее утверждаем или от­вергаем» (Хайдеггер, 1993, С. 221). Быть может, идея Хайдеггера о том, что тех­ника стала для европейского человека его судьбой, вызовом его бытию, поможет нам найти возможность избежать фатальных сценариев развития непро­стых отношений слишком технологи- зированных людей и слишком очелове­ченных машин.

***

В «Недовольстве культурой», ста­вя под сомнение возможность обес­печения подлинного счастья человека технологиями, Фрейд говорил вполне современные слова: «Человек стал, так сказать, богом на протезах, величест­венным, когда употребляет все свои вспомогательные органы, но они с ним не срослись и доставляют ему порой еще немало хлопот. Грядущие времена принесут новые, непредставимые се­годня плоды прогресса в этой области культуры, они сделают еще большим его богоподобие. Однако ... мы не долж­ны забывать, что при всем своем богоподобии современный человек не чув­ствует себя счастливым» (Фрейд, 1992, С. 90). Вопрос о том, сможет ли сде­лать счастливым человека сращивание с технологиями, становится ключевым в понимании дальнейших путей раз­вития технологического расширения человека. Что станет его результатом? Киборгизированные люди или очелове­ченные киборги? Этот радикал просто не оставляет нам выбора, напрочь эли­минируя человеческую идентичность. И снова избитая всеми Сцилла технологического оптимизма и набившая оскомину Харибда алармистких про­гнозов, смотря друг на друга, вожделен­но задают один и тот же вопрос - как же между нами проплыть? Но, и в том и в другом случае мы имеем дело с ги­пертрофированным представлением о «потаенности» техники¹. Оставаясь тайной с точки зрения понимания ее непостижимости или мечтой о ее по­знании и подчинении технологических достижений - техника всегда остается разделенной с человеком.

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ №11-06-00733а

Литература

1. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. - М., 2000.


2. Transhumanist FAQ - [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://humanityplus.org/philosophy/transhumanist-faq/ . - ( дата обращения 18.02.2013)


3. Виндж В. Технологическая Сингулярность - Компьютерра ONLINE. - [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.computerra.ru/think/35636/  - (дата обращения: 12.02.2013).


4. Вирильо П. Кибервойна, Бог и телевидение // Цифровой жук. - 1998. - май.


5. Девис Э. Техногнозис. Миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. - М., 2008.


6. Емелин В.А., Тхостов А.Ш. Технологические соблазны информационного общества: предел внешних расширений человека // Вопросы философии. - 2010. - №5. - С. 84-90.


7. Ищенко С. Новая амуниция солдат убивает надежнее вражеской пули- [ Электронный ресурс] - Режим доступа: http://svpressa.ru/society/article/16179/  - (дата обращения: 16.02.2013).


8. Ланир Д. Вы не гаджет Манифест. - М., 2011.


9. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. - М., 2003.


10. Нейсбит Дж,. Нейсбит Н,. Филипс Д. Высокая технология, глубокая гуманность: Технологии и наши поиски смысла. - М., 2005.


11. Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Сочинения в 2 тт. Т.2. - М., 1990.


12. Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. - М., 2006.


13. Токарев С. Война, XXI век // Компьютерра -2003. - №13 (488).


14. Тхостов А.Ш. Топология субъекта // Вестник Московского Университета. Сер. 14, Психология. - 1994. - № 2. - С. 3-13.


15. Фрейд З. Недовольство культурой // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. - М, 1992.


16. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие. - М., Республика, 1993.


17. Clynes M., Kline N. Cyborgs and space // Astronautics. - September 1960.


18. Kurzweil R. The Singularity Is Near: When Humans Transcend Biology. - Penguin, 2006.


19. Licklider J. C. R. Man-Computer Symbiosis // IRE Transactions on Human Factors in Electronics, volume HFE-1. - March 1960.